"Роальд Даль. Скачущий Фоксли" - читать интересную книгу автора

критической ситуации вполне можно первым вступить в разговор.
-- Граммит, -- прошептал я. -- Кто этот прохвост?
-- Понятия не имею, -- ответил Граммит.
-- Весьма неприятный тип.
-- Очень.
-- Полагаю, он не каждый день будет с нами ездить.
-- Упаси Бог, -- сказал Граммит.
II тут подошел поезд.
На этот раз, к моему великому облегчению, человек сел в другое купе.
Однако на следующее утро он снова оказался рядом со мной.
-- Да-а -- проговорил он, устраиваясь прямо напротив меня. -- Отличный
денек.
И вновь что-то закопошилось на задворках моей памяти, на этот раз
сильнее, и уже всплыло было на поверхность, но ухватиться за нить
воспоминаний я так и не смог.
Затем наступила пятница, последний рабочий день недели. Помню, что,
когда я ехал на станцию, шел дождь, однако это был один из тех теплых
искрящихся апрельских дождичков, которые идут лишь минут пять или шесть, и
когда я поднялся на платформу, все зонтики были уже сложены, светило солнце,
а по небу плыл я большие белые облака. Несмотря на все это, у меня было
подавленное состояние духа. В путешествии я уже не находил удовольствия. Я
знал, что опять явится этот незнакомец. И вот пожалуйста, он уже был тут как
тут; расставив ноги, он ощущал себя здесь хозяином, и на сей раз к тому еще
и небрежно размахивал своей тростью.
Трость! Ну конечно же! Я остановился, точно оглушенный.
"Это же Фоксли! -- воскликнул я про себя. -- Скачущий Фоксли! И он
по-прежнему размахивает своей тростью! "
Я подошел к нему поближе, чтобы получше разглядеть его. Никогда
прежде, скажу я вам; не испытывал я такого потрясения. Это и в самом деле
был Фоксли. Брюс Фоксли, или Скачущий Фоксли, как мы его называли. А в
последний раз я его видел... дайте-ка подумать... Да. я тогда еще учился в
школе, и мне было лет двенадцать-тринадцать, не больше.
В эту минуту подошел поезд, и, Бог свидетель, он снова оказался в моем
купе. Он положил шляпу и трость но полку, затем повернулся, сел и принялся
раскуривать свою трубку. Взглянув на меня сквозь облако дыма своими
маленькими холодными глазками, он произнес:
-- Потрясающий денек, не правда ли? Прямо лето. Теперь я его голос уже
не спутаю ни с каким другим. Он совсем не изменился. Разве что другими
стали
слова, которые произносил этот голос.
-- Ну что ж, Перкинс, -- говорил он когда-то. -- Что ж, скверный
мальчишка. Придется мне поколотить тебя.
Как давно это было? Должно быть, лет пятьдесят назад. Любопытно,
однако, как мало изменились черты его лица. Тот же надменно вздернутый
подбородок, те же раздутые ноздри, тот же презрительный взгляд маленьких,
пристально глядящих глаз, посаженных, видимо для удобства, чуточку близко
друг к другу; все та же манера приближать к вам свое лицо, наваливаться на
вас, как бы загонять в угол; даже волосы его я помню -- жесткие и слегка
завивающиеся, немного отливающие маслом, подобно хорошо заправленному
салату. На его столе всегда стоял пузырек с экстрактом для волос (когда вам