"Жак-Ив Кусто. В мире безмолвия" - читать интересную книгу автора

жидкости. Дюма примирил меня с Архимедом, подвесив к моему поясу свинцовый
груз весом в семь фунтов, Я медленно опустился на песчаное дно. Мои легкие
без усилия вдыхали чистый, свежий воздух.
При вдохе раздавался слабый свист, при выдохе - негромкое журчание
пузырьков. Регулятор подавал ровно столько воздуха, сколько было необходимо.
Я глянул вниз, чувствуя себя посторонним, вторгающимся в чужие
владения. Подо мной впереди тянулось нечто вроде оврага, склоны которого
были покрыты темно-зеленой травкой, черными морскими ежами и мелкими,
напоминающими цветы белыми водорослями. Тут же паслась рыбья молодь.
Песчаные откосы уходили вниз, теряясь в глубокой пучине. Солнце сияло так
ярко, что мне приходилось щуриться.
Прижав руки к бокам, я слегка оттолкнулся ножными ластами и двинулся с
нарастающей скоростью вглубь. Затем перестал работать ногами: теперь мое
тело двигалось по инерции, совершая удивительный полет. Наконец скольжение
прекратилось. Я медленно выдохнул - объем моего тела уменьшился,
соответственно уменьшилась подъемная сила воды, и я стал плавно опускаться
вниз, словно в волшебном сне. Глубокий вдох - меня влечет обратно вверх.
Мои легкие приобрели совершенно новую функцию: теперь они играли еще и
роль чувствительной балансирующей системы. Дыша спокойно и размеренно, я
наклонил голову и погрузился до глубины тридцати футов. Я не ощущал
возросшего давления, хотя оно на этой глубине вдвое больше обычного.
Акваланг автоматически подавал более плотный воздух, уравновешивая рост
наружного давления. Через тонкую ткань легкого это контрдавление
передавалось в кровь и немедленно распределялось по всему организму. В мозг
не поступало никаких сигналов, которые говорили бы о возросшей нагрузке. Я
чувствовал себя превосходно, если не считать легкого болезненного ощущения в
среднем ухе и улитке. Я несколько раз глотнул, как это делают в самолете,
чтобы открыть евстахиевы трубы; боль исчезла. (Я никогда не ныряю с
затычками в ушах - это очень опасно. Такие затычки оставляют между собою и
барабанной перепонкой воздушную подушку. Когда давление в евстахиевых трубах
возрастает, воздух напирает изнутри на перепонки с такой силой, что может
разорвать их.)
Мною овладело чувство особой приподнятости. Вот я достиг дна. Целая
стайка камбал, круглых и плоских, как тарелки, плыла среди нагромождений
камней. Я глянул вверх - там мутным зеркалом светилась поверхность моря. В
центре моего стеклянного окошечка виднелся маленький - не больше куколки -
четкий силуэт Симоны. Я помахал рукой - куколка замахала в ответ.
Потом мое внимание привлек выдыхаемый воздух. Сплющенные напором
плотной среды, воздушные пузырьки постепенно росли в объеме, поднимаясь в
слои с меньшим давлением, но сохраняли причудливую форму. Они тянулись из
регулятора непрерывной цепочкой, скрашивая мое одиночество. Я подумал о том,
какое важное значение будут иметь для нас в дальнейшем эти пузыри. Покуда
они продолжают булькать на поверхности, внизу все в порядке. Исчезнут пузыри
- начнется беспокойство, спешные розыски, мрачные предположения.
Я поплыл над камнями и нашел, что вполне могу сравниться с камбалами.
Плавать на рыбий лад, горизонтально, было наиболее естественным методом
передвижения в среде, превосходящей воздух по плотности в восемьсот раз. Это
было словно в грезах: я мог остановиться и повиснуть в пространстве, ни обо
что не опираясь, не привязанный ни к каким шлангам или трубкам. Мне часто
снилось раньше, что я лечу, расправив руки-крылья. И вот теперь я парил в