"Родриго Кортес. Часовщик " - читать интересную книгу автора

определенно служащих врагу рода человеческого, инквизитор мог наказать лишь
при наличии доказанного вреда.
Святая Инквизиция не продавала индульгенций, не брала денег за
проведение свадеб и похорон, не крестила, не причащала, не исповедовала,
словом, не имела ни единого обычного для духовного лица источника дохода.
Однако Святая Инквизиция имела право на самое главное - толкование
смысла. Отныне только она решала, что есть грех и ошибка, а значит, любое
слово - сказанное вслух или написанное на бумаге - давало Комиссару повод
возбудить преследование. И вот здесь тот, кто все это придумал, предусмотрел
все.
Брат Агостино внимательно перечитал бумаги еще и еще раз и с каждым
разом убеждался: однажды попав к нему в руки, не должен вырваться никто.
- Олаф! - тут же понял, куда бить в первую очередь, брат Агостино.
Под давлением Совета мастеров - там, на площади - они с Томазо
отпустили Олафа на свободу - пусть и ненадолго. И теперь судебный процесс
над Олафом просто обязан был стать показательным, чтобы каждая собака в этом
вшивом городе видела, кто сильнее - Церковь или городской Совет старейшин.
Единственное, что смущало Агостино, так это довольно невзрачное
обвинение. За навет на падре Ансельмо вполне хватало епитимьи, а для
обвинения Олафа в причинении вреда колдовством Трибуналу остро не хватало
свидетеля. Ясно, что смертельно раненный Марко до суда не доживет.
"Может быть, его приемный сын что-нибудь скажет?.. Как его... кажется,
Бруно..."
- Охрана! - громко позвал Комиссар Трибунала.
В дверях выросли два дюжих доминиканца.
- Идите в мастерскую Олафа Гугенота... - строча приказ о вызове для
дачи свидетельских показаний, проронил Агостино. - Возьмите его сына Бруно и
доставьте ко мне.
- Прямо сейчас? - поинтересовался тот, что посообразительней.
Агостино задумался. День вышел напряженным, и допрашивать этого
мальчишку прямо сейчас, посреди ночи, не хотелось.
- Взять немедленно, - твердо кивнул Комиссар Трибунала, - а на допрос
ко мне привести с утра.

Бруно добрался до усадьбы сеньора Франсиско к утру и с помощью
дворецкого нашел гранда в бассейне с полусотней голых девиц. И тот, узнав,
что Олафа арестовали за богохульство и колдовство, вытаращил глаза.
- Но это же не преступление! Кто его за эту чушь арестовал?
- Святая Инквизиция.
На лице благородного сеньора отразились самые противоречивые чувства.
Его определенно задело самоуправство святых отцов, но и вступаться за
рядового ремесленника, да еще из-за такой мелочи ему, гранду, не стоило - не
так поймут.
- Ты иди, Бруно, иди, - все-таки выдавил он. - Мне как раз нужно
организовать гимнасий, где прекрасные обнаженные юноши будут петь гимны
восходящему солнцу... Думаю, серьезного ущерба твоему отцу не причинят...
ну, всыплют два десятка плетей...
Бруно низко поклонился и отправился прочь. Он уже видел, что сеньор
Франсиско не желает исполнять роль регулятора.