"Джозеф Конрад. Юность" - читать интересную книгу автора

-- восемь приходилось выкачивать воду. И в морских бюллетенях снова
появилась заметка:
"Джуди". Барк. Из Тайна в Бангкок; груз угля; вернулся с течью в
Фальмут; команда отказывается исполнять свои обязанности".
Опять задержка, опять починка. Явился на один день владелец судна и
сказал, что "Джуди" находится в полной исправности. Бедный старый капитан
Бирд от забот и унижений стал походить на призрак капитана рудокопов. Не
забудьте - ему было шестьдесят лет, и он впервые командовал судном. Мэхон
заявил, что считает это дело дурацким и что кончится оно скверно. Я любил
судно больше, чем когда-либо, и ужасно хотел плыть в Бангкок. В Бангкок!
Волшебное слово, чудесное слово. Никакая Месопотамия не могла с ним
сравняться. Не забудьте, мне было двадцать лет, я только что был назначен
вторым помощником, и Восток ждал меня.
Мы отплыли с новой командой - третьей - и стали на якорь на внешнем
рейде. Судно протекало сильнее, чем когда-либо. Казалось, будто проклятые
плотники и в самом деле пробили в нем дыру. На этот раз мы не вышли даже из
рейда. Команда попросту отказалась работать у брашпиля.
Нас отвели на буксире во внутренний рейд, и мы стали в некотором роде
достопримечательностью города. Нас показывали приезжим:
- Вот этот барк, что идет в Бангкок, стоит здесь уже шесть месяцев...
три раза возвращался назад...
По праздникам мальчишки окликали нас со своих лодок: "Эй, "Джуди"!" --
и если высовывалась чья-нибудь голова, орали: "Вы куда? в Бангкок?" - и
скалили зубы.
Нас на борту оставалось только трое. Бедняга шкипер занимался неведомо
чем в своей каюте. Мэхон увлекся стряпней и неожиданно проявил подлинно
французский гений в приготовлении вкусных кушаний. Я вяло следил за
такелажем. Мы стали гражданами Фальмута. Нас знал каждый лавочник. В
табачной лавочке или в парикмахерской нас фамильярно спрашивали: "Вы
рассчитываете попасть когда-нибудь в Бангкок?" Тем временем владелец,
фрахтовщики и страховые агенты ссорились между собой в Лондоне, а мы
продолжали получать жалованье... Передайте бутылку.

Это было ужасно. Это было хуже, чем выкачивать воду, спасая свою жизнь.
Казалось, будто мы забыты всем миром, никому не принадлежим, никуда не можем
попасть; казалось, мы были заколдованы и обречены вечно жить на этом
внутреннем рейде, чтобы войти в поговорку у поколений прибрежных бродяг и
бесчестных лодочников. Я получил жалованье за три месяца и пятидневный
отпуск и побывал в Лондоне. Мне понадобился день, чтобы туда добраться, и
день на обратный путь, - однако я все-таки спустил трехмесячное жалованье.
Не знаю, что я с ним сделал. Кажется, я пошел в мюзик-холл, позавтракал,
пообедал и поужинал в шикарном ресторане на Риджент-стрит и вернулся
вовремя, и - как результат трехмесячной работы - мог показать только
полное собрание сочинений Байрона да новый дорожный плед. Лодочник,
отвозивший меня на судно, сказал:
- Здорово! Я думал, вы оставили эту старую лохань. Ей никогда не
попасть в Бангкок...
- Много вы знаете, - презрительно отозвался я, но это пророчество
пришлось мне совсем не по вкусу.
Внезапно явился со всеми полномочиями какой-то человек, видимо чей-то