"Джозеф Конрад. Юность" - читать интересную книгу автора

другая; весь он казался странно искривленным, - такими бывают люди,
работающие в поле. Лицо его напоминало шипцы для раскалывания орехов:
подбородок и нос пытались соединиться над ввалившимся ртом - и было
обрамлено пушистыми волосами серо-железного цвета, походившими на завязки из
шерстяной ваты, посыпанной угольной пылью. И это старое лицо освещалось
голубыми глазами, удивительно мальчишескими, с тем открытым взглядом, какой
иные, совсем заурядные люди, одаренные редким простодушием и прямотой,
сохраняют до конца своих дней. Странно, что именно побудило его меня
принять. Я недавно оставил шикарный австралийский клиппер, где служил
третьим помощником, а он как будто питал предубеждение против шикарных
клипперов, считая их судами аристократическими и светскими. Он мне сказал:
- Вы знаете, на этом судне вам придется работать.
Я заявил, что мне приходилось работать на всех судах, где я служил.
- Ах, это совсем иное дело, и вы, джентльмены с больших судов... но вы
как будто нам подойдете. Приходите завтра.
Я явился на следующий день. Это было двадцать два года назад, и мне
только что исполнилось двадцать лет. Как летит время! Это был один из
счастливейших дней моей жизни. Подумайте! Впервые получить место второго
помощника - поистине ответственный пост! Ни за какие блага в мире я не
отказался бы от своего назначения. Старший помощник внимательно меня
осмотрел. Он тоже был старик, но другой марки. У него был римский нос,
белоснежная длинная борода, а звали его Мэхон, но он настаивал на том, чтобы
его имя произносили Мэнн. У него были большие связи, однако счастье было не
на его стороне, и ему так и не удалось продвинуться.
Что же касается капитана, то он в течение многих лет служил на
каботажных судах, затем плавал в Средиземном море и наконец на торговых
судах Вест-Индской линии. Он ни разу не огибал ни Горна, ни мыса Доброй
Надежды. Он едва умел писать нетвердым почерком и писанием ничуть не
интересовался. Они оба были, конечно, прекрасными моряками, а в обществе
этих двух стариков я чувствовал себя мальчишкой - точно внук между двумя
дедушками.
И судно было старое. Называлось оно "Джуди". Странное имя, не правда
ли? Оно принадлежало некоему Уилмеру или Уилкоксу - что-то в этом роде; но
он обанкротился и умер лет двадцать назад, так что его имя значения не
имеет.
Судно долго стояло на приколе в Шэдуэллском доке. Вы можете себе
представить, в каком оно находилось состоянии. Всюду пыль, ржавчина, сажа,
на палубе грязь. Я чувствовал себя так, словно из дворца попал в разрушенную
хижину. Грузоподъемность его была около четырехсот тонн. На нем был
примитивный брашпиль, деревянные щеколды у дверей, никаких признаков меди и
большая четырехугольная корма. По борту пониже названия судна, написанного
крупными буквами, виднелись резные украшения с облезшей позолотой и какой-то
герб с девизом: "Делай или умри". Помню, этот девиз произвел на меня сильное
впечатление. В нем был привкус романтизма, что-то заставившее меня полюбить
старое судно, что-то взывавшее к моей юности!
Из Лондона мы вышли с балластом - с песком, - чтобы в одном северном
порту взять груз угля для доставки в Бангкок. Бангкок! Я трепетал. Шесть лет
я плавал по морям, но видел только Мельбурн и Сидней, очень хорошие города,
чудесные города в своем роде... но Бангкок!
Мы вышли из Темзы под парусами, имея на борту лоцмана, знающего