"Джозеф Конрад. Черный штурман" - читать интересную книгу автора

спиритизм был действительно серьезной проблемой. Даже жуткой!
Бедняга! Не думали мы тогда, что очень скоро он сам... Однако я ничем
не мог его утешить. Мне самому было страшновато.
В тот день у Бантера была еще другая неприятность. Один из служащих в
порту - будь он проклят! -- явился под каким-то предлогом, на борт, но,
в
сущности, как думал Бантер, его привело неуместное любопытство - неуместное
с точки зрения Бантера. Поговорив о том, о сем, он вдруг сказал:
- Не могу отделаться от мысли, что я вас где-то уже видел, мистер
штурман. Если бы вы напомнили мне, как вас зовут...
Бантер, - вот почему так трудно жить, храня в душе тайну, --
встревожился. Весьма возможно, что этот человек встречал его раньше;
печально, что у него такая хорошая память. Сам-то он не мог запомнить
каждого бездельника в доке, с которым ему когда-либо приходилось иметь дело.
Бантер дал отпор этому человеку, повернувшись и посмотрев на него с тем
внушительным, суровым и грозным видом, который придавали ему его необычные
волосы.
- Моя фамилия Бантер, сэр. Ваша любознательность теперь удовлетворена?
Я не спрашиваю, как зовут вас. Этого я и знать не желаю. Мне это ни к чему,
сэр. Человек, который преспокойно говорит мне в лицо, что не уверен, видел
ли он меня раньше, - такой человек или хочет сказать дерзость, или ничем не
отличается от червя! Да, сэр, я сказал "от червя" - от слепого червя!
Молодчина Бантер! Именно так и следовало поступить. Он попросту прогнал
этого прощелыгу с судна, как будто каждое его слово было ударом. Но упорства
этого толстокожего парня, одержимого любопытством, было удивительно. Под
натиском разгневанного Бантера он, конечно, убрался с судна, не проронив ни
слова и только стараясь прикрыть свое отступление жалкой улыбкой.
Но, едва ступив на мол, он решительно повернулся и стал таращить глаза
на судно. Он стоял совершенно неподвижно, как причальная тумба, и его тупые
глазки смотрели не мигая, точь-в-точь как два иллюминатора.
Что было делать Бантеру? Понятно, он чувствовал себя очень неловко. Не
мог же он залезть в сухарный ящик. Вместо этого он занял позицию позади
бизань-мачты и отвечал таким же немигающим взглядом. Так они стояли довольно
долго, и я не знаю, у кого из них первого закружилась голова, но человек на
пристани, которому не за что было держаться, устал быстрее, махнул рукой,
признавая себя побежденным в этом своеобразном поединке, и наконец ушел.
Бантер сообщил мне, что "Сапфир", "эта жемчужина", как называл он его
саркастически, завтра выходит в море, чему он очень рад. Хватит с него этого
дока! Я понимал его нетерпение. Он приготовился к любым невзгодам, какие
могло принести плавание, но теперь ясно, что он не был готов к тому
удивительному испытанию, которое ожидало его, - и как раз в Индийском
океане - именно там, где бедняга потерял когда-то свое судно, а вместе с
ним и свое счастье, и, по-видимому, навсегда.
Что касается угрызений совести, которые вызывала в нем эта тайна, я
представлял себе, как сильно должен был страдать такой благородный человек,
как Бантер. И все же, говоря между нами и отнюдь не желая казаться циничным,
нельзя отрицать, что даже у благороднейшего из нас страх перед разоблачением
играет немалую роль при угрызениях совести. Я не стал говорить об этом
Бантеру напрямик, но, так как бедняга продолжал твердить одно и то же, я
сказал ему, что у многих честных людей есть свои тайны, а что касается его