"Джозеф Конрад. Теневая черта (Повесть. Перевод А.Полоцкой) " - читать интересную книгу автора

матросов, которых я еще не успел как следует разглядеть. Избавившись от
убийственной сутолоки береговых дел, я почувствовал себя близким к ним и в
то же время немного чужим, точно долго пропадавший скиталец среди своих
родичей.
Рэнсом непрерывно носился между камбузом и каюткомпанией. Было приятно
смотреть на него. Он положительно обладал грацией. Он единственный из
всего экипажа не хворал в порту ни одного дня. Но мне, знавшему об этом
больном сердце в его груди, было ясно, что он сдерживает естественную для
моряка живость движений. Казалось, он нес на себе что-то очень хрупкое или
очень взрывчатое и все время помнил об этом.
Раз или два мне представился случай заговорить с ним.
Он отвечал своим приятным, спокойным голосом, со слабой, слегка
грустной улыбкой. Мистер Бернс, кажется, спит. Ему, по-видимому, удобно.
После заката я снова вышел на палубу и не увидел ничего, кроме гладкого
водного простора. Тонкой однообразной полосы берега нельзя было различить.
Вокруг судна вставал мрак, точно таинственная эманация немых и одиноких
вод. Я облокотился о поручни и прислушался к ночным теням. Ни звука. Мое
судно могло бы быть планетой, головокружительно летящей по
предначертанному ей пути в бесконечно-безмолвном пространстве. Я схватился
за поручни, словно меня покинуло чувство равновесия.
Какая нелепость! Я нервно крикнул:
- Эй! Вахтенный!
Немедленный ответ с бака: "Да, сэр" - разрушил чары. Вахтенный быстро
взбежал по кормовому трапу. Я велел ему сообщить мне сейчас же о малейшем
признаке бриза.
Спустившись вниз, я заглянул к мистеру Бернсу. По правде сказать, я не
мог избежать этого, так как дверь была открыта. Бедняга так осунулся, что
в этой белой каюте, под белой простыней, от исхудалой головы на белой
подушке бросались в глаза только его рыжие усы, точно что-то искусственное
- усы из магазина, выставленные здесь в резком свете стенной лампы без
абажура.
Я с удивлением смотрел на него, а он, утверждая свое бытие, открыл
глаза и повел ими в мою сторону. Это было едва заметно.
- Мертвый штиль, мистер Бернс, - покорно произнес я.
Мистер Бернс вдруг забормотал что-то несуразное неожиданно внятным
голосом. Тон его речи был очень странный: не то чтобы болезненный, а как
бы не от мира сего.
В нем было что-то неземное. Что касается содержания, то оно как будто
сводилось к тому, что это вина "старика" - покойного капитана, который
засел там, под водой, с каким-то злым умыслом. Это была жуткая история.
Я выслушал до конца; затем, войдя в каюту, положил ему руку на лоб. Лоб
был прохладный. Он заговаривался только от крайней слабости. Вдруг, как
будто только теперь заметив меня, он своим обычным голосом, конечно, очень
слабым, - с сокрушением спросил:
- Нет никакой надежды выйти в море, сэр?
- Какой смысл сниматься с якоря только для того, чтобы дрейфовать,
мистер Бернс? - ответил я.
Он вздохнул, и я предоставил ему пребывать в неподвижности. Жизнь его
висела на волоске, так же, как и его рассудок. Я был подавлен своей
одинокой ответственностью. Я пошел к себе в каюту поискать утешения во