"Роберт эрвин Говард. Ведьма, которая родится" - читать интересную книгу автора

королеве.
Потом он взошел на ступени, поглядел на Тарамис и воскликнул: "Да это
не королева, не Тарамис перед вами, а демон в ее обличье!".
И начался настоящий ад. Не знаю, что послужило сигналом - кажется,
кто-то из шемитов замахнулся на Конана и мертвым пал на ступени. Сейчас же
площадь стала полем сражения - шемиты схватились с гвардией, но и их копья
и стрелы поразили также немало безоружных кауранцев. Некоторые из нас,
схватив, что под руку попало, дали отпор, сами не зная, за кого сражаясь.
Нет, не против Тарамис, клянусь - против Констанция и его чертей!
Народ не знал, чью сторону принять. Толпа моталась туда-сюда, словно
перепуганный лошадиный табун. Но на победу нам рассчитывать не приходилось
- без брони, с парадными побрякушками вместо боевого оружия... Гвардейцы
построились в каре, но их было всего пять сотен. Кровавый урожай собрала
гвардия, прежде чем погибнуть, но исход был предрешен.
Что же делала Тарамис? Она спокойно стояла на ступенях и Констанций
приобнял ее за талию. Она заливалась смехом, словно злая колдунья! О боги!
Это безумие, безумие...
Никогда я не видел человека, равного в бою Конану. Он встал у
дворцовой стены и вскоре перед ним была куча порубленных тел в половину
его роста. В конце концов они одолели его - сотня против одного. Увидел,
что он упал - и мир перевернулся перед моими глазами. Констанций приказал
взять его живым, покручивал усы и улыбка у него была самая подлая...


...Именно такая улыбка была у Констанция и сейчас.
Предводитель шемитов возвышался на коне, окруженный скопищем своих
людей - коренастых, закованных в броню, с иссиня-черными бородами и
крючковатыми носами. Заходящее солнце играло на их остроконечных шлемах и
серебристой чешуе панцирей. Примерно в миле отсюда, среди буйно зеленеющих
лугов, виднелись башни и стены Каурана.
На обочине караванной дороги был вкопан массивный крест. К кресту был
прибит железными гвоздями человек.
Всю одежду его составляла набедренная повязка, а сложение было
воистину богатырским. Капли смертного пота выступили на лбу и могучем
торсе распятого, из пробитых ступней и ладоней лениво сочилась кровь, но
глаза под черной гривой волос горели диким голубым огнем.
Констанций глумливо поклонился и сказал:
- Весьма сожалею, капитан, что не смогу присутствовать при твоем
издыхании - у меня есть дела в городе. Оставлю тебя твоей собственной
судьбе. Не могу же я заставить ждать нашу прелестную королеву. Тобой
займутся вон те красавцы, - он указал на небо, где черные силуэты
неустанно выписывали широкие круги.
- Если бы не они, то такой крепкий дикарь мог бы прожить на кресте и
несколько дней. Так что пусть оставит тебя всякая надежда, хотя я даже не
поставлю охрану. Глашатаи объявили по городу, что всякий, кто попытается
снять твое живое или мертвое тело с креста, будет заживо сожжен со всей
родней. А слово мое в Кауране нынче надежнее всякой стражи. К тому же при
солдатах стервятники не слетятся...
Констанций подкрутил усы и, глядя Конану прямо в глаза ехидно
улыбнулся: