"Андре Олдмен. Западня ("Конан") " - читать интересную книгу автора

некогда форпостом Аквилонии на западе, теперь остались в тылу Свободных
Земель, хотя и продолжают считать себя защитниками величайшей державы
хайборийского мира.
Катль значит также "кошачий коготь", а боссонцы именуют этим словом
метательный нож, столь популярный в Свободных Землях. Пожалуй, более
популярный, чем тяжелый лук, коим в совершенстве владеет каждый здешний
воин. Но воины живут на довольствии, а нож - принадлежность всякого
свободного человека, и от того, как ты им владеешь, зависит и твой кусок
пирога, и сама жизнь.
Посему прозвище "Катль" за просто так не дается. Надобно его заслужить,
а Бэда его заслужил и готов был отстаивать, пока рука не ослабеет.
Бэда был человеком от природы незлобивым и любил улыбаться. Во всяком
случае, в прежние времена. Улыбался он по-простецки, растягивая толстые
губы, а крепкие щеки, гладкие и упругие, розовели при сем, как у младенца.
Теперь его здоровая физиономия несколько подвыцвела, кожа приобрела
сероватый оттенок, а густые брови чернели, словно нарисованные сажей, и под
ними время от времени вспыхивали холодной сталью серые глаза - так блещет
клинок кинжала, неосторожно приоткрытый темной полой плаща... И когда он,
стоя возле ограды дома тарифа Партера, чему-то недобро улыбался, легко было
понять, почему форт Либидум, да и, пожалуй, вся Тхандара, с некоторых пор
боится этой улыбки куда больше, чем хмурого, исподлобья взгляда Бэды Катля.
Крупные звезды усыпали небо, и в окнах бревенчатых домов Либидума
зажглись огни, когда Катль, уставший от длительного ожидания, потянулся, как
кошка, собирающаяся на ночную охоту, и как кошка выпускает когти из мягких
замшевых подушечек на лапах, так Бэда вытащил из-за левого плеча тяжелый
нож-хассак с наборной ручкой, ласково взвесил его на длинных пальцах и
любовно упрятал обратно в ножны.
Проделав это, он легко преодолел невысокий забор, отделявший двор
шарифа от улицы, и быстро зашагал к дому. Заглянув в окна и удостоверившись,
что Партер отсутствует, жена и слуги хлопочут на кухне, а сторож, коему
надлежит бродить в ограде с колотушкой, мертвецки пьян, Бэда обогнул дом и
через веранду легко проник внутрь. Он неплохо знал расположение комнат и
легко отыскал помещение, служившее шарифу кабинетом. Поставив удобный стул в
дальнем углу, Катль уселся, скрестил на груди руки, уперся затылком в стену
и закрыл глаза. Он отлично знал, что, если в ночной темноте опустить веки,
все чувства начинают работать более изощренно. Первая часть плана прошла
гладко, теперь следовало немного подождать и поразмыслить.
Перед мысленным взором Бэды мелькали картины его бурной и далеко не
праведной жизни.
Кто была его мать, он не ведал, папаша же, обладатель красного
распухшего носа и желтых клыков, столь длинных, что они всегда торчали
из-под верхней губы, был существом злобным, грубым и недалеким. Папашу часто
били, заодно доставалось и сыну, которого старый пьяница таскал за собой,
заставляя просить подаяние и петь жалобные песни. Били, однако, не до
смерти: невинная пухлая физиономия ребенка, столь отличная от страшной рожи
папаши вызывала в сердцах экзекуторов если не снисхождение, то хотя бы
некоторое недоумение, гасившее боевой пыл. Что и говорить, старик протянул
до шестидесяти годов только благодаря располагающей внешности сына.
Из своих детских впечатлений Бэда вывел два умозаключения, повлиявших
на его дальнейшую жизнь: во-первых, когда бьют, это очень неприятно,