"Д.Мак-Грегор. Чужая клятва ("Конан")" - читать интересную книгу автора

повторяться; веки отяжелели вдруг после целой ночи беспробудного сна; но
варвар не стал задумываться об этом особенно, а повернулся набок, подложил
руки под щеку и сладко уснул - первый раз за последние дни со спокойной
душой...

Глава 4. Гринсвельд

Н а этот раз он уже не был так спокоен. В приступе бешенства он
разодрал на себе длинную синюю тунику кхитайского шелка, а затем и
собственную грудь, заросшую черной шерстью так, что не видно было кожи.
Кровь, брызнувшая из глубоких царапин, не привела его в чувство - напротив,
взбесила еще сильнее, хотя, казалось, сильнее уже некуда. Захрипев, он обвел
обезумевшими, побелевшими глазами огромный зал Желтой башни, с рычанием
ринулся вон и, скатившись по широким мраморным ступеням, рухнул у каменной
статуи Густмарха. Несколько раз двинув головой круглые густмарховые колени,
он набил здоровенную шишку на лбу, но пришел немного в себя и, тяжело дыша,
поднялся.
И в тот же миг, глянув в бесстрастные каменные зрачки своего бога,
рассмеялся.
- О, мой Гу, не побеспокоил ли я тебя? Разведя руки в стороны,
Гринсвельд склонился перед статуей в шутовском поклоне, фыркая от душившего
его смеха. Он всегда мгновенно переходил из одного состояния в другое, даже
диаметрально противоположное, и тем весьма гордился. Ну, в самом деле, кто
еще мог после такого припадка бешенства рассмеяться весело и беззаботно?
Никто. Только он, Горилла Грин, как совершенно справедливо называли его в
Ландхааггенской деревне. Зачатый одной матерью, рожденный другой, он
воспитывался третьей - благочестивой и работящей, и ее-то ненавидел более
всех именно за то, что она была самым настоящим кладезем доброты, мудрости и
кротости, а таких Гринсвельд терпеть не мог с раннего детства. Он знал, кто
его отец - черная вонючая тварь из мрака Нергалова царства, безмозглый
похотливый демон, вызывавший ужас и отвращение даже у мерзкой обезьяны, что
зачала от него Гринсвельда; он знал, кто родил его - отупевшая от
бесконечных издевательств рабыня из кхитайского городишки Шепина, тучная,
белокожая и рыжая. Гринсвельд помнил ее, смутно, но помнил, особенно ее
сплошь покрытые веснушками полные руки. И ее он тоже ненавидел. За все - за
то, что она рабыня, за внешность, за тихий голос, за покорный рыбий
взгляд... Она была недостойна быть его второй матерью, носить его во чреве -
его, Гориллу Грина, красавца с холодной черной кровью в жилах, способного
вершить судьбы человеческие, а теперь и обладателя вечно зеленой ветви
маттенсаи.
Гринсвельд скачками поднялся по лестнице снова в зал, крадучись, как
ходил всегда, подошел к маленькому круглому столику у высокого и узкого окна
и, кривя в довольной улыбке толстые губы, протянул руку к маттенсаи. Он
поставил ее на самом солнце, но лед на стволе и листьях не таял - все
заклинания антархов превратились в прах, в ничто, когда за дело взялся сам
Гринсвельд. Тронув кривым, покрытым шерстью пальцем край обледеневшего, но
все равно зеленого листа, он вдруг вспомнил, отчего пришел в такую ярость;
зрачки его на одно мгновенье снова сузились, и в глубине их, бездонной и
темной, вспыхнули красные искры. Но спустя вздох Гринсвельд расслабился и
даже позволил себе мило улыбнуться. Киммериец принял на себя клятву этой