"Роберт эрвин Говард. Конан - воин" - читать интересную книгу автора

на него, расколов ему череп.
Оставшийся в живых пикт-предводитель схватил алое медное острие
своего орлиного пера и с невероятной быстротой напал на киммерийца. Он
бросил острие в грудь киммерийца, когда тот вырывал секиру из головы
убитого. Киммериец умело воспользовался своим недюжинным умением и умом,
равно как и оружием в каждой своей руке. Обрушившаяся на последнего
противника секира отбросила острие врага в сторону, а кинжал в его левой
руке распорол раскрашенный живот снизу доверху.
Сломавшись пополам и истекая кровью пикт издал ужасный вопль. Это не
был крик страха или боли, это пронзительно звучал крик удивления и
звериной ярости. Дикий вой множества глоток ответил ему издалека к востоку
от поляны. Киммериец пригнулся, как загнанный волк с оскаленными зубами, и
смахнул пот с лица. Из-под повязки на его левой руке противно сочилась
кровь.
Сдавленно бормоча неразборчивые проклятия, он развернулся и быстро
побежал на запад. Он больше не старался скрыть свои следы, однако бежал со
всей быстротой своих длинных ног, черпая силы из глубокого, почти
неистощимого резервуара своей выдержки и выносливости, что было
компенсацией, данной природой за его варварский образ жизни. Некоторое
время позади него сохранялась тишина, потом с того места, которое он
совсем недавно покинул, раздались резкие, демонические вопли. Итак, его
преследователи обнаружили убитых. Впрочем, киммерийцу не хватало дыхания,
чтобы проклинать кровь, капающую из вновь открывшейся раны, и оставляющую
позади него четко различимый след, который мог бы прочесть и ребенок. Он
надеялся, что эти три пикта были последним военным отрядом, который
преследовал его на протяжении вот уже сотни миль. И при этом он знал, что
эти волки в человеческом образе никогда не оставляют кровавого следа.
Теперь снова восстановилась тишина. Это означало, что они бегут за
ним, а он не мог остановить кровь, которая выдавала его путь.
Западный ветер бил его по лицу. Он нес с собой просоленную влагу. Это
удивило его. Он приближался к морю, значит преследование длится намного
дольше, чем он думал.
Однако скоро погоня приблизится к концу. Даже его жизненная сила и
способность к выживанию, волчья способность, истощались от непрерывного
напряжения. Дыхание с трудом вырывалось из его горла, в боку остро кололо.
Ноги его дрожали от усталости, а прихрамывающую ногу при каждом шаге
охватывала сильная боль, словно в ее сухожилия вонзали отточенный нож. До
сих пор он следовал инстинкту дикаря, который был его учителем; каждый
нерв его и каждый его мускул изгибался от напряжения, и каждый его трюк,
усилие служил для того, что бы выжить. Однако теперь, в откровенно
бедственном положении, им овладел другой инстинкт; он искал такое место,
где он, прикрыв свою спину, мог продать собственную жизнь как можно
дороже.
Он не покинул тропу и не нырнул в спасительную чащу налево или
направо. Он знал, что безнадежно было прятаться от жестоких и умелых
преследователей. Он бежал дальше и дальше, а кровь все сочилась; в ушах у
него противно стучало, и каждый вздох вызывал боль в пересохшем горле.
Позади него раздался дикий вой. Это значило, что пикты уже почти наступают
ему на пятки и рассчитывают вскоре схватить беглеца. Как голодные волки,
они теперь каждый свой прыжок, каждый рывок вперед сопровождали