"Леонард Коэн. Любимая игра " - читать интересную книгу автора

-- Мне все еще хочется.
-- Мне тоже, -- сказала она.
-- Я читал, Руссо до конца своей жизни был праведником. Наверное,
некоторые творческие натуры таковы. Целый день работает, тренирует
воображение, так что в нем ему уютнее всего. Ни одна телесная женщина не
может подарить ему наслаждение, какое дарят его собственные творения. Шелл,
пусть тебя не пугает то, что я говорю.
-- Но ведь это совершенно нас разделяет, нет?
Крепко сжав друг другу руки, они смотрели на звезды в темной половине
неба; едва видимые там, где яркая луна. Она сказала, что любит его.
Посреди озера гагара лишилась рассудка.


21


После того выдающегося лета желтых платьев и зеленых штанов Лайза и
Бривман встречались редко. Но однажды, зимой того же года, они боролись в
снегу.
Бривман видит этот эпизод в окружности -- в какой-то черной кайме
картинной рамы, отделяющей это событие от воспоминаний о ней.
Это случилось после еврейской школы. Случилось так, что они пошли домой
вместе. Они срйзали дорогу через парк. Почти полная луна посеребрила снег.
Казалось, свет шел из-под снега. Когда они ботинками проламывали наст,
снежная пудра под ним сверкала ярче.
Они пытались идти по насту, не ломая его. Оба несли еврейские книжки, те
главы Торы, которые в то время изучали.
Ходьба по насту перетекла в другие соревнования: они кидались снежками,
балансировали на льду, толкались и, наконец, затеяли настоящую дуэль,
которая началась весело, а закончилась серьезной схваткой.
Все случилось на склоне холма, возле шеренги тополей. Бривман вспоминает
это, словно картину Брейгеля{ (19)}: две обнявшиеся маленькие фигурки в
неуклюжих одежках, а мы смотрим на их сдержанное сражение сквозь льдистые
ветви.
В какой-то момент Бривман понял, что выиграть ему не светит. Он пытался
ее опрокинуть и не мог. Чувствовал, что скользит. Они по-прежнему держали
еврейские книжки. Свои он уронил в отчаянной попытке наступления, но
наступление провалилось, и он скатился вниз.
Снег был не холодный. Лайза стояла над ним -- странный женский триумф.
Он съел немного снега.
-- И ты должен поцеловать Сидур{ (20)}.
Нужно обязательно поцеловать священную книгу, упавшую на землю.
-- Черта с два!
Он подполз к своим книгам, пренебрежительно собрал их и поднялся на
ноги.
Из этой схватки Бривман лучше всего запомнил холодный лунный свет, резко
очерченные деревья и унижение проигрыша -- не просто горького, но
противоестественного.