"Элизабет Чедвик. Любовный узел, или Испытание верностью " - читать интересную книгу автора

и жадно рвали друг у друга гниющие там отходы.
Оливер глубоко вдохнул вечерний воздух, несмотря на то, что наполнявшие
его запахи вряд ли могли доставить особое удовольствие. Ему гораздо приятнее
было обонять рыбьи кишки, вареный бараний жир и дым из мыловарен, чем
изысканные ароматы личных покоев графа Роберта. Собственно, сам граф не
вызывал у рыцаря неприязни, иначе он никогда не присягнул бы ему на
верность; дело было в самой комнате и в той фреске на стене: две женщины в
саду. Картина эта, хоть и стилизованная в придворной манере, была написана с
натуры лет десять тому назад, когда Эмис и Эмма жили здесь. Художника
покорила несхожая красота двух девушек - голубоглазой, золотоволосой Эмис с
потрясающей фигурой и прозрачно-худенькой темноволосой Эммы, - и он
запечатлел их на стене играющими в мяч.
С тех пор, как Оливер вошел в число союзников графа, он несколько раз
бывал в его личных покоях. Рыцарь старался не смотреть на картину, однако
фреска каким-то образом всегда попадала в поле зрения, и все остальное по
сравнению с ней становилось совершенно незначительным.
Оливер проследил за тем, как в быстро сгущающихся сумерках тело Эмис
отнесли в замковую капеллу и с почетом уложили перед алтарем, но
задерживаться не стал. Он уже бодрствовал над ней прошлой ночью, прочел все
должные молитвы и попрощался. Теперь другие придут сюда, чтобы помолиться об
усопшей и опустить ее в могилу. Две девушки в саду... и обе уже мертвы, обе
умерли при родах. Но их по-прежнему прекрасные образы так и танцуют на стене
графа Роберта.
Мысли рыцаря обратились к другой молодой женщине, которую он оставил в
той комнате. Она темненькая, как Эмма, но не такая хрупкая и мягкая. И
голова у нее наверняка еще не прошла: такие болезни не исчезают сразу, без
всяких последствий. Оливер восхищался тем, как ей удалось усилием воли
скрыть страдания. Тут в его уме мелькнули алые чулочки и то, как она сжала
челюсти, принимая из его рук корзину с угрями. Незаметно для себя рыцарь
начал улыбаться. Эта улыбка стала еще шире, когда он припомнил, как женщина
обменяла их кубки, предоставив ему выпить оба. Теперь вино приятно грело
кровь, а голова слегка кружилась, потому что с полудня у него во рту не было
ни крошки, кроме той, наспех съеденной в седле ячменной лепешки.
В нижнем зале башни челядь графа получит ужин не менее чем из трех
блюд, а те, которые сидят за высоким столом, и из шести. Оливер мог занять
место у самого деиса и есть, пока не лопнет, будь на то его воля. Однако
воля его решительно возражала против пиршества в зале с гарниром из
напыщенных мин Бардольфа, поэтому рыцарь решительно повернулся спиной к
башне и направился в лагерь. Он миновал несколько дымящих костров и палаток,
пока не остановился перед одной из них.
Гавейна не было видно, однако их гнедой и серый - оба мордами в
торбах - были привязаны здесь. На корточках у огня сидела очень пожилая
женщина и мешала варево в котелке. Одежда ее была простой, из домотканой
шерсти, но чистой. Лицо покрывали глубокие морщины, оно постоянно кривилось
из-за легкого подрагивания мышц на левой стороне. На подбородке торчали
жесткие волосы, а в углах рта на верхней губе росли усики, однако черты лица
были тонкими, а глаза - живыми и блестящими.
- Я уже отчаялась тебя видеть, мальчик мой, - громко воскликнула она и
вытряхнула из миски в котелок подготовленных для варки выпотрошенных и
лишенных кожи угрей.