"Корней Чуковский. Мой Уитмен" - читать интересную книгу автора

ощущением бесконечности времен и пространств. Это было живое, реальное
чувство, постоянно сопутствовавшее всем его мыслям. Любого человека, любую
самую малую вещь, какие встречались ему на пути, он видел, так сказать, на
фоне космических просторов. На этом же фоне он воспринимал и себя самого:
Я лишь точка, лишь атом в плавучей пустыне миров...
Потому-то его стихи так часто кажутся стихами космонавта:
Я посещаю сады планет и смотрю, хороши ли плоды,
Я смотрю на квинтильоны созревших и квинтильоны незрелых.
Характерна его любовь к астрономическим цифрам - к миллионам,
квинтильонам, миллиардам:
Триллионы весен и зим мы уже давно истощили,
Но в запасе у нас есть еще триллионы, и еще, и еще триллионы...
Миллионы солнц в запасе у нас...
Эта минута - она добралась до меня после миллиарда других, лучше ее нет
ничего...
Миллион - единица его измерений. Вот он смотрит на вас, но видит не
вас, а ту цепь ваших потомков и предков, в которой вы - минутное звено.
Спросите у него, который час, и он ответит: вечность. Я еще не встречал
никого, кто бы так остро ощущал изменчивость, текучесть, бегучесть вещей,
кто был бы так восприимчив к извечной динамике космоса.
Астрономия, небесная механика именно в пору юности Уитмена сделала
огромные успехи в Америке. Первые обсерватории - в Цинциннати, в
Филадельфии, в Кембридже - строились именно в сороковых и пятидесятых годах
XIX века. Уитмен смолоду любил астрономию чуть ли не больше всех прочих
наук. Не потому ли истины небесной механики часто у него превращались в
стихи?
Нет ни на миг остановки, и не может быть остановки,
Если бы я, и вы, и все миры, сколько есть, и все, что
на них и под ними, снова в эту минуту свелись к
бледной текучей туманности, это была бы
безделица при нашем долгом пути,
Мы вернулись бы снова сюда, где мы стоим сейчас,
И отсюда пошли бы дальше, все дальше и дальше...
Несколько квадрильонов веков, несколько октильенов
кубических миль не задержат этой минуты,
не заставят ее торопиться,
Они - только часть, и все - только часть.
Как далеко ни смотри, за твоею далью есть дали,
Считай, сколько хочешь, - неисчислимы года.
("Песня о себе")
Под наитием таких ощущений и создавал он единственную свою книгу
"Листья травы".
Великие мысли пространства и времени теперь осеняют меня.
Ими я буду себя измерять...
Цветы у меня на шляпе - порождение тысячи веков...
("Песня о себе")
Тем дороже ему эти цветы, что он осязательно чувствует, какие
безмерности в них воплотились.
Сознавая и себя вовлеченным в этот вечный круговорот вещества, он
чувствует у себя за спиной миллионы веков и бесконечную цепь доисторических