"Корней Чуковский. Мой Уитмен" - читать интересную книгу автора

меня, такого стремления нет. Человек, имея дело с природой, всегда норовит
приукрасить ее. Скрещиванием и отбором он усиливает запахи и колеры цветов,
сочность плодов и т. д. То же самое он делает в поэзии, добивается
сильнейшей светотени, ярчайшей краски, острейшего запаха, самого "ударного"
эффекта. Поступая так, он изменяет природе"*.
* Walt Whitman, Leaves of Grass, Brooklyn, 1855; см. также рецензию об
этой книге, написанную Уитменом для "Американского френологического
журнала".
И долго держалась легенда, будто его стихи так же необдуманны, внезапны
и дики, как рычание лесного зверя. Он сам потворствовал этой легенде: "Тот
не поймет моей книги, кто захочет смотреть на нее как на литературное
явление с эстетическими н художественными$7
Но мы видели, что это не так.
Теперь, когда с большим запозданием изучены все его рукописи, стало
ясно, как тщательно он работал над отделкой своих стихов. От издания к
изданию книги он сильно переделывал их. Роковая особенность его поэзии
заключается в том, что она в значительной мере была "предумышленной", как
выразился Роберт Луис Стивенсон*.
* "Familiar Studies of Men and Books", by R. L. Stevenson, London, 1912
(Роберт Стивенсон, Непринужденные заметки о людях и книгах).
Не довольствуясь своими вдохновениями, хаотически-могучими и бурными,
Уитмен составил целый реестр сюжетов, которые должен разрабатывать "поэт
демократии", и в соответствии с этим реестром по готовой, тщательно
разработанной схеме, компоновал своп "Листья травы", то есть подгонял стихи
к своим теориям.
Даже странно читать, сколько правил и догматов - именно литературных,
эстетических - внушал себе этот "дикарь". В его безыскусственности было
много искусства, и в его простоте была сложность. "Даже в своем отказе от
художества он оказался художником", - говорит о нем Оскар Уайльд. Но,
конечно, Уитмен хорошо сознавал, что для того, чтобы сделаться великим
поэтом, нужно думать не столько о "косметических прикрасах стиха", сколько о
себе, о своей нравственной личности. Чтобы создать поэму, ты должен создать
себя. "Пойми, что в твоих писаниях не может быть ни единой черты, которой не
было бы в тебе самом, - твердил он, обращаясь к себе. - Если ты злой или
пошлый, это не укроется от них. Если ты любишь, чтобы во время обеда за
стулом у тебя стоял лакей, это скажется в твоих писаниях. Если ты брюзга и
завистник, или не веришь в загробную жизнь, или низменно смотришь на
женщин, - это скажется даже в твоих умолчаниях, даже в том, чего ты не
напишешь. Нет такой уловки, такого приема, такого рецепта, чтобы скрыть от
твоих писаний хоть какой-нибудь изъян твоего сердца"**.
** The Complete Writings of Walt Whitman (Полн. собр. соч. Уолта
Уитмена), New York, London. 1902, vol. 9.
Он внушал себе суровую заповедь:
"Вот что ты должен делать: люби землю, солнце, животных; презирай
богатство... отдавай свой заработок и свою работу другим; ненавидь
угнетателей; не думай о боге; не кланяйся никому и ничему, известному и
неизвестному, - и самое тело твое станет великой поэмой, и даже молчащие
губы будут у тебя красноречивы".
Он не хочет слагать стихи, он хочет в любого из нас вдохнуть свой
могучий дух, чтобы мы вместо него стали творцами стихов: