"Корней Чуковский. Мой Уитмен" - читать интересную книгу авторасвои топоры, он видит калифорнийских дровосеков и дровосеков Канады - все
топоры всего мира так и сыплются к нему на страницы, одного лишь топора он не видит - того, который сейчас перед ним. Этот топор потонул в лавине других топоров. Его "личность" ускользнула от Уитмена. И мудрено ли, что многие критики увидели в "Листьях травы" апологию безличия, стадности, заурядности, дюжинности? Уитмен хорошо понимал, что эта апология безличности порочит воспеваемую им демократию, так как внушает читателю тревожную мысль, что в недрах победоносного демоса человеческая личность непременно должна обезличиться, потерять свои индивидуальные краски. Это заставило Уитмена и в "Листьях травы" и во всех комментариях к ним заявлять с особой настойчивостью, будто, воспевая многомиллионные массы люден, он в то же время является поэтом свободной и необузданной личности. Иначе, по его словам, и быть не может, потому что, согласно с его утверждениями, "демократия как уравнительница, насаждающая общее равенство одинаковых, средних людей, содержит в себе и другой такой же неуклонный принцип, совершенно противоположный первому, как противоположны мужчина и женщина... Этот второй принцип - индивидуализм, гордая центростремительная обособленность каждого человека, личность, персонализм". Чтобы продемонстрировать возможно нагляднее торжество "персонализма". Уолт Уитмен счел необходимым прославить себя самого. Уолта Уитмена, в качестве свободной и счастливой человеческой особи, созданной демократическим строем. Его "Песня о себе" начинается именно такими словами: Я славлю себя и воспеваю себя, величайшую силу, какая только существует во вселенной: Страшное, яркое солнце, как быстро ты убило бы меня, Если б во мне не всходило такое же солнце. Отсюда его гордые возгласы: Я божество и внутри и снаружи... Запах моих подмышек ароматнее всякой молитвы... Ты для меня разметалась, земля. - вся в цвету яблонь, земля! Улыбнись, потому что идет твой любовник... ("Песня о себе") Все это казалось бы чудовищной похвальбой самовлюбленного эгоцентрика, если бы такого же восхищения собственной личностью он не требовал от каждого из нас. Все, что я называю своим, вы замените своим, Иначе незачем вам и слушать меня, - говорит он в "Песне о себе", повторяя снова и снова, будто торжество его поэзии именно в том, что в ней каждый человек есть единственный, и, значит, личность не только не попрана ею, но впервые вынесена до непревзойденных высот. К сожалению, здесь-то и выступает с особой наглядностью схематичность поэзии Уитмена, ее надуманность, ее "предумышленность", сочетающаяся в ней каким-то загадочным образом с подлинным стихийным вдохновением. Ибо, сколько бы ни заявлял он в своих манифестах, стихах и статьях, будто человеческая личность для него прекрасна, как солнце, эта личность в его "Листьях травы" все же остается без имени, без глаз, без лица, это |
|
|