"Елена Чудинова. Лилея" - читать интересную книгу автора

пренебрегать духами? Разве немного фиалковой пудры на волоса - вот все, что
могла позволить себе Елизавета Федоровна, ревностная приверженица
естественных идей. Душить же письма она почитала дурным вкусом.
Елена торопливо сломала печатку. Письмо оказалось писано не пером, но
грифелем. Развернутое, оно благоухало еще сильнее.
"Папенька твой посередь ноября затеял перестраиваться, - писала
Елизавета Федоровна. - Хочет левую угольную разделить на две горницы, да
двери в столовую расширить, да еще всякое. Так что, ангел мой, не в обиду, а
не зову. По всему дому опилки да бадейки с известкою, а сору хоть соседям в
долг давай. Уж и Романа к попадье отправила, а с твоими слабыми легкими
мигом закашляешь".
Беда невелика, можно и к Рождеству приехать. Но отчего письмо надушено?
Пустяк этот впился занозою, тревожа Нелли. Ах, не отпросись Параша по
каким-то загадочным своим надобностям на всю седмицу! Стало б легче, коли
обсудить сие с детской подругою. Филипп не поймет, он все ж француз. Эка
важность, пожмет он плечами. Женщины - создания переменчивые. Отчего бы
красавице теще да не полюбить благовония? Да и к чему беспокоить Филиппа,
когда только начал он приходить в себя. Кабы могла она объяснить толком, что
не нравится ей в надушенном письме! А так - гиль.
Нелли держалась три дни. На четвертый не выдержала. Горничная Дашенька
ушла в деревню, и Нелли, обуянная нетерпением, сама натянула амазонку.
Казалось невозможным ждать девушку, невозможным оставлять записку Филиппу.
Выведя из стойла мужнина жеребца Ворона, самого скорого на галопе, Нелли
вскочила в седло.
Дороги до Сабурова она не заметила. Должно быть, скакала обычною
дорогою, а может и нашла путь покороче.
Дворовые разбежались при ее появлении, как куры из-под ног. Несомненный
испуг обуял их - в виде кого, господской дочери, что выросла на их глазах!
Нелли стрелою влетела в дом.
Никаких следов строительства, о коем писала маменька, не было в нем.
Ни расширенных створок, ни известки, ни теса. Нелли бежала, распахивая
двери. Родительская спальня зияла ременною основой рамы, с которой отчего-то
снята была постеля. Промозглый ветер задувал внутрь, хлопая широко
распахнутыми фортками. Ладонь прикоснулась к холодным изразцам печи.
"Барыня приказала, барыня, - лепетал кто-то, кого она, кажется, трясла
за ворот, непонятно даже кто, женщина или мужчина. - Барыня не велела..."
Словно через мгновение Нелли стояла уже за церковью, перед двумя
свежими холмиками. Первый снег едва припорошил комья сухой земли.
С инфлюэнцей слегли также две домашние девушки и кухонный мальчишка, но
тех удалось выходить. Теперь Елена вспоминала, что бумага благоухающего
письма как-то странно коробилась. Оттого и писано было грифелем, чтоб буквы
не поплыли, когда Елизавета Федоровна вылила на свое посланье добрых
полфлакона уксуса.
Маменька боялась заразы. Оттого и Карпушке велено было мчаться назад,
не дожидаясь ответа.
Нелли засмеялась - но как же затейливая ложь? Никогда маменька не была
на оную горазда. Даже безобидный светский обман приводил ее в
замешательство. Между тем, единственная, похоже, правда в письме, сводилась
к тому, что маленькой Роман отослан под крылышко попадьи, верно едва в доме
стали явны первые зловещие признаки хвори. Как же она сумела все сие