"Валентина Васильевна Чудакова. Как я боялась генералов " - читать интересную книгу автора

эмалевые квадратики - "кубари" - и незатейливая эмблема из двух скрещенных
винтовок на белом круге мишени; на рукаве - золотой шеврон; через плечо -
портупея для поддержания оружия и снаряжения, а то и две; на поясе -
ремень с внушительной звездой желтого металла.
Мне почему-то думалось, что я так никогда и не привыкну ни к слову
"офицер", ни к погонам. А привыкла очень быстро и совсем незаметно для
себя, да так, что о прежних знаках различия и не вспоминала, а понятия
"командир", "начальник" мне вдруг стали казаться неконкретными, неточными
и даже неблагозвучными. "Товарищ офицер!" Это - да.
Но все это было потом. А пока терзала обида. Мои товарищи - только
что испеченные командиры взводов - форсили погонами, начисто позабыв споры
по этому поводу. Я же до выяснения досадного недоразумения - в приказе-то
моя фамилия была в мужском роде! - не получила ни погон, ни удостоверения
в красивом кожаном переплете. От обиды даже на выпускной вечер не пошла, а
чтоб меня не нашли, забилась в крошечную каморку при кухне. Тут было кому
и пожаловаться и поплакаться: повар дядя Леша не выдаст. Он протянул мне
проткнутый лучинкой блин размером с решето, как маленькую погладил по
голове.
- Покушай-ка, миленок. Обойдется.
Я ела, давилась не совсем пропеченным тестом и злыми слезами.
Никудышное занятие - жалеть себя. Только начни: со всех сторон обступят
действительные и мнимые обиды, дальше - больше, и все - озлобился человек,
сошел с рельсов, пропал. Нет уж. Лучше самоутешаться по формуле: "Ведь
могло быть и хуже!" Воистину так. Я могла быть сотни раз изувечена и
убита. А я жива и здорова, как никогда: до войны то грипп, то ангина, то
зуб, то ухо, а тут никакие простуды не берут - точно заговоренная. Я могла
по крайней мере трижды попасть в плен, но... Нет, только не плен - это
хуже смерти. И выходит, что как ни прикинь, а у меня нет основания падать
духом. Разберется же в конце концов начальство, женщина я или мужчина.
Наутро, едва дождавшись подъема, я побежала в штаб роты выяснять
недоразумение. Капитан Вунчиков развел руками:
- А что я могу сделать? Ведь исправил-то твою фамилию на мужскую сам
командарм. Понимаешь, соб-ствен-ной рукой! Чего ж так расстраиваешься,
ведь вы с генералом Поленовым старые друзья. Разберетесь.
- Да не знаю я его, товарищ капитан! И... боюсь...
- Ах, вот оно что! - захохотал ротный. - Ну и бесенок. - А
отсмеявшись, воскликнул: - Честное слово, люблю таких. Ну, вот что. Сама
кашу заварила, сама и расхлебывай. По пути к месту назначения заверни в
штаб армии, прорвись к командарму и во всем ему откровенно признайся. Ты
парень-хват. Он таких любит. Найдете общий язык, тем более что ты теперь
орденоносец. А куда вчера запропала? Хотели торжественно вручить. А теперь
вот так просто. Держи.
Я крепко зажала в кулаке маленькую картонную коробочку. Капитан
усмехнулся:
- Что ж молчишь? Устава не знаешь?
- Служу Советскому Союзу.
- Не очень-то бодро. Но ладно, для первого раза простим. Да, ты, как
единственная девушка, назначена в самую прославленную дивизию - в третью
гвардейскую, да еще и мотострелковую.
- Служу... Спасибо. Большое спасибо, товарищ капитан!