"Владимир Чивилихин. Шведские остановки" - читать интересную книгу автора

батюшки он несколько десятилетий благополучно просидел на троне под именем
Карла XIV, ни разу не воевал, положив начало знаменитому шведскому
нейтралитету, и дожил почти до середины девятнадцатого века. А когда
приступили к омовению и бальзамированию августейшего тела, шведский двор
был неожиданно эпатирован и с трудом вышел из шокового состояния - на руке
их обожаемого короля оказалась плохо вытравленная татуировка "Смерть
королям!"

...Вечер у Рольфа Бернера. Этот стокгольмский журналист прям и резок в
оценках, серьезен в подходе к большим вопросам откровенен и последователен
в разговоре, а мне такие люди нравятся. Рольфа волнуют политические,
социальные проблемы. Только что вышла его книга, и он дарит ее мне.
Называется она "Kolchos". что в переводе означает "Колхоз". Рольф жил в
одном из хозяйств Смоленщины, работал и ел с колхозниками, беседовал с
ними, фотографировал их, рылся в колхозном архиве и в подшивках местных
газет. Книга эта об истории, экономике, культуре, о трудностях роста и
достижениях рядового нашего колхоза, о его людях и проблемах.
Рольф считает, что коллективизация была исторически неизбежной,
единственным для нас способом покончить с массовой бедностью, отсталостью
в земледелии, чересполосицей, все время подчеркивает роль колхозного строя
в судьбах страны и людей.

- Без него было бы куда трудней справиться с Гитлером, - говорит он. -
И какой бы был это сейчас колхоз, если б он не потерял в войну сто
шестьдесят мужчин!
Живет Рольф Бернер в стокгольмском пригороде Накке-"ленточном городе",
к которому примыкает большой лес, покрывающий береговые скалы Сальтшена.
- Идемте, - приглашает хозяин. - Не пожалеете.
Внизу, у корней могучих стволов, было сумеречно и влажно, как в тайге,
а на вершинах, в лучах закатного солнца, еще пели птицы.
Надо бы сказать тут о стокгольмских птицах.
В городе их тьма-тьмущая. И не сизарей, не галок, не воробьев - типично
городских птиц, а самых настоящих лесных пернатых. Вот стайка синиц
обрабатывает кустарник среди шумной улицы, вот вровень ,с моим окном
спиралью поднимается по сосновому стволу поползень, обирая свои старые
захоронки, вот выводок дроздят во главе с хлопотливой мамашей роется в
земле под скамейкой, на которой сидят люди. Летом сорока редка, а в
Стокгольме эти белобокие крикуньи стрекочут повсюду и больше всего любят
посудачить на заборах, покачивая своими черными ромбическими хвостами и
воровато озираясь. А однажды в городском шуме я услышал знакомые глухие
звуки, будто дятел долбил неподатливую сухую древесину.
Откуда тут дятел, если кругом дома, провода и автобусы? Но это был
действительно он. Вершина одинокой сосны виднелась из-за крыши, и большая
пестрая птица старательно долбила голый, умерший сук. И совсем уж я
подивился, увидев в сумерках, как меж старых вязов вокруг нашего
посольства бесшумно летает сова,
Больше всего в Стокгольме, однако, чаек и уток. Ну, чайку-то и ее
манеры все знают.
Сильные, острокрылые птицы парят и прядают над водой, бросаясь за
куском хлеба или рыбешкой, пронзительно кричат, ссорятся между собой'