"Владимир Чивилихин "Память" (роман-эссе)" - читать интересную книгу автора

Еще в 1840 году братья Александр и Петр Беляевы добились перевода на
Кавказ в тяжкую, рисковую, но хоть в какой-то мере амнистирующую солдатскую
службу. Это были настоящие русские люди. Они смолоду обладали свободным и
широким взглядом на жизнь и, к слову сказать, не принадлежа к какому-либо
тайному обществу, сочли своим гражданским долгом выйти 14 декабря 1825 года
на Сенатскую площадь. Нелишне будет привести здесь слова Александра Беляева
о том, чем для него стало сибирское изгнание: "Ссылка наша целым обществом,
в среде которого были образованнейшие люди своего времени, при больших
средствах, которыми (располагали очень многие и которые давали возможность
предаваться исключительно умственной жизни, была, так сказать, чудесной
умственной школою..." И далее Александр Беляев пишет фразу, которая, при
всей ее парадоксальности, отражает мнение определенной части сибирских
изгнанников и многое говорит об авторе: "Если бы мне теперь предложили
вместо этой ссылки какое-нибудь блестящее в то время положение, то я бы
предпочел эту ссылку".
Навсегда прощаясь с Сибирью и зная, что едут под пули горцев, братья
Беляевы, конечно, могли получить с какого-нибудь минусинского богатея
крупную сумму за свои добротные постройки, племенной скот, ухоженную землю,
сельскохозяйственные машины, семенной фонд, за все их отлично поставленное
фермерское дело или же распродать хозяйство по частям, в том числе и па
вывоз, и никто бы их, наверное, в том числе и самые строгие потомки, не
осудил. Однако они поступили в соответствии со своими высокими идеалами и
понятиями о подлинном товариществе-оставили все хозяйство Николаю
Мозгалевскому, бедному, многодетному и больному декабристу, которому-быть
может, они это понимали-уже недолго оставалось жить, разделив будущие
доходы истинно побратски, на три равные части.
...Время от времени я, проезжая центром Москвы, зарулнзаю на Смоленский
бульвар и приостанавливаюсь на минутку близ дома № 12. Это двухэтажный
угловой дом со старинными закруглениями окон по первому этажу, с
неприхотливым карнизиком по верху второго, ржавыми водосточными и нечастыми
уже в Москве печными труба'ми над железной крышей. В этом доме доживал свой
век Александр Беляев, сюда приходил к нему из Хамовников Лев Толстой. Они
подолгу беседовали, вспоминали-перебирали знакомых, молча размышляли,
должно быть, всяк про себя и вслух-друг для друга. Толстой позже написал:
"Довелось мне видеть возвращенных из Сибири декабристов, и знал я их
товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и
пользовались всяческим а почестями и богатством. Декабристы, прожившие на
каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные,
радостные, а оставшиеся в Россия и проведшие жизнь в службе, обедах, картах
были жалкие развалины, ни на что никому нс нужные, которым печем хорошим
было и помянуть свою жизнь; казалось, как несчастны были приговоренные и
сосланные и как счастливы спасшиеся, а прошло 30 лет, и ясно стало, что
счастье было не в Сибири и не в Петербурге, а в духе людей, и что каторга и
ссылка, неволя было счастье, а генеральство и богатство и свобода были
великие бедствия..."
Испытывая нижайшее почтение к гению русской литературы за все им
передуманное, пережитое и написанное, я, однако, считаю, что приведенные
выше слова из письма одному духобору вызваны были поиском лишних аргументов
в пользу нравственных концепций Толстого тех лет, и, если б состоялся его
роман о декабристах, он, будучи великим, а значит, честным художником,