"Владимир Чивилихин "Память" (роман-эссе)" - читать интересную книгу автора

молодыми, здоровыми, закаленными в воинской службе людьми: "Трубецкой
страдает болью горла и кровохарканьем; Волконский слаб грудью; Давыдов слаб
лрудью, и у него открываются раны; у Оболенского цинготная болезнь с болью
зубов; Якубович от увечьев страдает головой и слаб грудью; Борисов Петр
здоров, Андрей страдает помешательством в уме; Артамон Муравьев душевно
страдает..."
Они содержались как простые каторжники, не имея возможности облегчить
свое материальное- положение за счет богатств, оставшихся у большинства в
России на попечении родственников. Сохранилась расчетная ведомость
Нерчи.нских заводов за август 1827 года. Больше всех причиталось самому
здоровому из всех, бывшему руководителю "славян" Петру Борисову - рубль
девяносто три копейки, меньше других двум бывшим князьям-Сергей Волконский
получил за тот месяц шестьдесят пять с половиной копеек, Сергей Трубецкой -
шестьдесят три с половиной. И все они, конечно, недолго бы протянули, если
бы не вышло повеление собрать декабристов-каторжан в Читинском остроге,
дабы усилить надзор за ними. Здесь, а позже на Петровском заводе, услов-ия
труда и быта были много лучше для всех, а для некоторых, получавших из
России щедрые вспомоществования, особенно. Декабристы создали своего рода
трудовую артель, подробный устав которой опубликовал в своих "Записках"
Николай Басаргин, и общую кассу. Суммарный взнос делился поровну, хотя было
немало таких членов артели, что вносили за год по две-три тысячи рублей в
товарищеский фонд, не пользуясь 'им. И в этот период тяжелее всех пришлось
ссыльным-одиночкам, не имеющим богатых родных и оторванным от своих
товарищей. "Славяне" Аполлон Веденяпин или, скажем, Иван Шимков, не имея
никаких родственных связей, жили в ссылке на двести рублей ассигнациями в
год, и мужда, угроза смерти от голода, болезней, упадка душевных сил вечно
давили их.
На поселении эта разница не только сохранилась, но и возросла. Волконские
и Трубецкие, скажем, семьями в четыре-пять человек проживали за год до
сорока тысяч рублей, а тот же Николай Мозгалевский на десять человек своего
семейства располагал двумястами рублей ассигнациями годового казенного
пособия - в двести раз меньшей суммой. Щепетильный разговор я затеял,
однако он нужен чтобы именно понять так называемых рядовых декабристов.
Посему повторяю - учесть эту разницу из нашего далека было бы вполне
гуманистично и высоконравственно, не ставя перед собою в данном случае
вопроса о том, кто из декабристов заслужил своею жизнью в ссылке особо
уважительную память потомков, а кто из них, так сказать, почти что не в
счет...
И еще одной деликатной темы не могу не коснуться. Нам многое известно об
очень известных декабристах и, естественно, довольно мало о малоизвестных,
но как-то странно вышло, что историки и литераторы наши оставили почти без
внимания огромный отряд героев 1825 года. Бросить на полпути моих спутников
по путешествию в прошлое да заняться теми декабристами, что не менее других
достойны нашей уважительной памяти?
Декабрист Михаил Шутов... Не слыхали? Фельдфебель. Это слово давно
употребляется символически - человека, носящего этот низший воинский чин,
считали в старой России (а в новой тем более) олицетворением тупости,
верноподданнического ража, грубости, бессмысленной муштры, Однако
фельдфебели, как и генералы, были, знать, разными. За отличную службу
фельдфебель Черниговского полка Михаил Шутов в конце 1825 года был удостоен