"Юрий Иванович Чирков. А было все так..." - читать интересную книгу автора

и тихо прокрались к двери, ведущей из читальни на лестницу. В это время
раздался громкий голос Котляревского: "Входите, гражданин начальник, здравия
желаю" - и тонкий голос Михаила Моисеевича Мовшовича - начальника КВЧ. Отец
Митрофан открыл засов, и архиереи, подобно обвалу, ринулись вниз. Сзади
бежал тучный епископ Тамбовский, топая, как слон.
Отец Митрофан закрыл дверь и, тихо стеная, шмыгнул в кладовку, а я
погасил свет и нырнул под одеяло. Из библиотеки неразборчиво доносились
голоса. Прошло не меньше получаса, пока стук закрываемых дверей не возвестил
об уходе незваных и опасных гостей. Вошел Григорий Порфирьевич, он был
бледен, но улыбался. Он рисковал больше всех. Даже если бы его не посадили в
штрафной изолятор, то теплое место он бы потерял. Одновременно возник из
кладовки замерзший и перепуганный отец Митрофан. "Ироды! - тихо восклицал
он - филистимляне! Сколько добра загубили!" - стенал он, разворачивая
простыню. Вид был печальный. Роскошные яства перемешались. Масло от шпротов
попало в мед и в варенье, икра залита сгущенным молоком, конфеты и яйца были
перемазаны и помяты, вишневое варенье, как кровь, протекало через простыню
на пол. Бутылка с жидкостью была цела.
- Это вино?- спросил я.
- Кровь это Христова!- в голос завопил обезумевший архимандрит.
Котляревский оборвал вопли и велел немедленно вытащить сей винегрет
вон. Так закончилась соловецкая пасха.
Котляревский утром рассказал, что, когда Мовшович дежурит по управлению
и ночью совершает обход кремля, он нередко заходит в библиотеку. Свежие
книги посмотрит, отдохнет в тепле. А тут как на грех его дежурство пришлось
на пасхальную ночь. Он, конечно, слышал топот убегающих архиереев, но
тактично не подал виду. Отец Митрофан, разобрав к утру свалку яств, принес
каждому к завтраку ломтик кулича и яичко. Вангенгейм отказался от пасхальных
даров, сказав, что он никогда никаких авантюр не поддерживал. Котляревский
подмигнул мне и кротко промолвил: "Авантюра авантюрой, а кулич отличный".
Культурно-воспитательная работа в Соловках была поставлена неплохо.
Этому способствовал ряд обстоятельств. В системе ГУЛАГа с начала 30-х годов
внедрялась модная идея "перековка", то есть перевоспитание преступников в
лагерях посредством ударного труда и внедрения в сознание элементов
социалистической культуры. Вследствие этого обстоятельства в каждом низовом
подразделении были "воспитатели", а в структуре управлений -
культурно-воспитательная часть (КВЧ), главная задача которой - перековка
преступников в полноценных строителей социализма - осуществлялась путем
поощрения ударного труда (сокращение срока заключения, улучшенное питание и
обмундирование и т.п.), организации художественной самодеятельности,
проведения бесед, наглядной агитации (лозунги, плакаты), издания газет.
Поскольку Соловки вошли в систему Беломорско-Балтийского комбината
(ББК), то в них вовсю развернулась воспитательная работа. Везде кричали
лозунги и плакаты о могучем действии перековки. В столице ББК Медвежьей горе
выходила газета "Перековка", где печатались статьи о рецидивистах, ставших
ударниками, получивших значок "Отличник ББК" и досрочно освобожденных, о
проститутках и ворах, которые обрели новую жизнь, став замечательными
звездами самодеятельности. В Соловках также издавалась газетка "Голос
перековки", но редактору ее было труднее, так как 80 процентов заключенных
имели более высокий культурный уровень, чем воспитатели, а ударники были в
основном из заключенных по 58-й статье, которых рекламировать не полагалось.