"Юрий Иванович Чирков. А было все так..." - читать интересную книгу автора

Надо сказать, что времена тогда были сравнительно либеральными. С
политзаключенными (то есть членами революционных партий) еще считались.
Многие их них в свое время участвовали в революционном движении, сидели в
царских тюрьмах или были в ссылке вместе со Сталиным, Молотовым, Бухариным и
другими руководителями ВКП(б) и государства. Поэтому по согласованию с
Москвой власть уступила голодающим. Им разрешили открытый политрежим, то
есть пребывание вне изолятора, без привлечения на работы, с сухим пайком,
включавшим и мясо, и масло, и сыр, и другие прелести для политических
ссыльных, как в дореволюционные годы, с правом посещения библиотеки и т.п.
Когда в лазарете их изоляция продолжилась, они решили начать голодовку
снова. Начальство опять уступило, охрану сняли, и они могли уже без охраны
выходить из палаты. Победители ощутили подъем духа и начали быстро
поправляться.
Первая моя беседа с ними произошла на десятый день. Я пришел взять
посуду после обеда. Они стали расспрашивать меня: как зовут, откуда, статья,
срок, папа, мама и др. Они показались мне деликатными, интеллигентными,
остроумными. Первый, которого тащили по лестнице в ту ночь, с тонкими
чертами лица и нервным тиком, представился:
- Виктор Харадчинский.
Ему было лет тридцать-тридцать пять. Второй, с более резким взглядом и
мефистофельским профилем - Гройсман был примерно тех же лет.
Они с удовольствием беседовали со мной, рассказывали, как их угнетал
режим изолятора, особенно тишина. В коридорах - толстые войлочные дорожки,
надзиратели ходят в войлочных туфлях, чтобы неслышно подходить к глазкам в
дверях камер. Окно закрыто щитом. Верхний край щита на 30-40 сантиметров
отступает от стены, но неба в эту щель не видно. Кроме летних месяцев,
камеру круглосуточно освещает электричество. Переписка запрещена.
Единственная радость - книги и газеты. Дают одну центральную газету на два
часа в день, потом отбирают. Книги из библиотеки обменивают один раз в две
недели. Можно заказывать по списку. Разрешают пять-шесть книг на
заключенного. Прогулка продолжается один-два часа. Самые чувствительные
наказания: лишение прогулки на срок десять дней, лишение газет и книг.
Последнее - самое страшное. Кроме того, существует карцер, но мои
собеседники это удовольствие не испытали.
Охрана - из войск НКВД, кроме того, есть вахтеры, которые приносят и
раздают еду, книги, убирают помещения и т.п. У них в СИЗО № 2 вахтер
Климкин - бывший палач. Страшный садист. Он за что-то проштрафился и был
послан в Соловки на "низовую" работу.
Когда они начали голодать, Климкину пришлось выносить парашу, что его
очень раздражало. Бывший палач ворчал:
- Вот подушки на лица вам надавлю, да и задушу вас. Я вашего брата
сколько передушил да перестрелял. Десять лет этим делом занимаюсь.
Когда Харадчинский спросил, за что его лишили такой почетной работы,
Климкин побагровел, выругался, вышел из камеры и с тех пор, заходя к ним, не
разжимал губ.
Гройсман утверждал, что Климкина держат "для надобности", которая может
настать. Он оказался пророком.
Харадчинский рассказывал о голодовке как средстве борьбы за
человеческое достоинство. До революции политзаключенные часто пользовались
этим средством, которое тогда действовало безотказно и повергало в трепет