"Юрий Иванович Чирков. А было все так..." - читать интересную книгу автора

дверные ручки и т.д. Это все функции уборщиков. Кроме того, надлежало топить
печи и помогать санитарам раздавать завтрак, обед и ужин, а также мыть
посуду. Рабочий день начинается в 7 часов утра и заканчивается в 8 часов
вечера, то есть продолжается практически без перерыва тринадцать часов.
Такие разъяснения я получил от своего непосредственного
начальника-санитара бородатого студента Юры Гофмана в первый же час, вступив
в должность уборщика хирургического отделения. Отделение занимало весь
второй этаж и кроме пяти палат включало перевязочную, операционную, три
коридора и уголок отдыха, а также широкую лестницу, спускавшуюся в прихожую,
где сидел бородатый привратник, он же Иван Иванович Вильсон, он же сэр Джон,
главный представитель в СССР известной по процессу начала 30-х годов
английской фирмы "Метро-Виккерс".
Юра Гофман с немецкой обстоятельностью показал мне, как на половую
щетку надевается тряпка и как она смачивается в ведре; через сколько метров
ее надо снимать и прополаскивать. Затем показал различные тряпки для разных
помещений и разных объектов. Одна для дверных ручек, другая для прикроватных
тумбочек и т.п. В заключение он предупредил, что начальник санчасти нередко
определяет качество уборки при помощи своего носового платка. А профессор
Ошман и того придирчивей.
Я с ужасом смотрел на сотни квадратных метров сверкающего крашеного
ярко-желтого пола, и мне они казались обширными, как городская площадь. Мой
предшественник, крепкий мужик, лежал в этом же отделении с приступом
аппендицита. Он сочувственно покивал мне и в утешение сказал, что сегодня он
в палате сам протрет стол и крышки тумбочек.
Я стал мыть полы с соблюдением всех правил, но до завтрака вымыл только
лестницу и один коридор. Затем надо было мыть руки, переодевать халат и идти
на кухню с санитаром за завтраком. После раздачи завтрака Гофман сказал, что
я ужасно копаюсь, вышел из графика, скоро будет обход, а пол не мыт,
плевательницы полны и т.д. Я занялся плевательницами, урнами, затем,
задыхаясь от спешки, вымыл большую палату для заключенных. Юра Гофман вымыл
посуду и прибрал перевязочную. На счастье, день был неоперационный, а из
четырех спецпалат занята только одна, где лежали какие-то вольные. Когда
начался обход, я домывал последний коридор у спецпалат. Утренняя уборка
заняла больше трех часов. При этом мне помогали. Совершенно ослабший, я
сидел в уголке отдыха и смотрел на свинцовые облака, сеявшие первый снег. До
обеда надо было протереть еще 20 подоконников, много дверных ручек и
несколько шкафов.
После раздачи обеда Гофман завел меня за ширму в коридоре. На столе
стояла полная тарелка мясного красного борща, кусок хлеба и одна мясная
котлета.
- Ешь, а то свалишься, - сказал Гофман. Я принялся за борщ, такой
вкусный, такой домашний... Доев борщ, я потянулся к котлете, но вспомнил,
что порционные блюда есть нельзя, и отдернул руку.
- Ешь, это тебе стрелок отдал. Ему нельзя. У него завтра операция.
И котлета была великолепная.
- Хороший у вас повар, - благодарно сказал я.
- Да, Алексей Иванович - повар классный! Раньше у Льва Давидовича
(Троцкого) поварил, а до того у генерала Крымова, - сказал Гофман. - Язва
желудка у него, Леонид Тимофеевич лечит - вот он и старается.
После обеда, во время мертвого часа, опять мытье пола, плевательниц,