"Игорь Чиннов. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

эстет и вообще слишком элитарен. Образ обрастал все новыми характеристиками.
Сноб? А почему бы и нет. Тем более что иногда иначе и не получается,
как, например, у Владимира Набокова, который, по воспоминаниям Иваска,
слушавшего его лекции в Гарварде, "снобировал" американскую публику
прекрасным "королевским" английским.
Оказывается, уже в гимназии Чиннов производил впечатление зазнайки.
Одноклассница писала ему потом, лет тридцать спустя: "В школе я Вас не
очень-то любила. Уж слишком ваш русский язык был изыскан, уж слишком Вы
пунцово краснели и слишком пронзительно глядели, словно сквозь человека и
сквозь десять стен. Я думала - ах, этот мальчишка, этот Чиннов, выкинет
когда-нибудь что-нибудь своенравное"[4].
Время, как я выяснила, не так уж и меняет людей.
Элитарен? Конечно. Известно ведь, что в эмигрантской поэзии Игорь
Чиннов и Иван Елагин - антиподы, всегда больше нравился "избранным",
второй - широкой публике. Элитарность Чиннова сложилась, так сказать,
"объективно", без всяких усилий с его стороны. Как-то само собой получилось,
что, оказавшись в послевоенном Париже, Чиннов вошел в довольно тесный круг
литературной элиты, состоявшей из наиболее образованных и талантливых
эмигрантов "первой волны", хотя и был моложе их. А после смерти Георгия
Иванова многие в этом кругу признавали, что опустевшее кресло первого поэта
русской эмиграции теперь принадлежит Игорю Чиннову. "Игрушка - мэтр в
поэзии", - писал Георгий Адамович Александру Гингеру.
Прозвище "Игрушка" (музы, что подразумевалось, но, конечно, опускалось)
возникло и как производное от имени Игорь, и еще потому, что - молод, весел,
остроумен. Так звали его старые друзья. Позже, оказавшись во Флориде, я,
кажется, была "свидетелем" смерти последнего из тех, кто так его называл,
Анатолия Реннинга, прибалта, поселившегося в Швеции. У Чиннова сохранилась
большущая стопка писем от Реннинга. При мне очередное отправленное ему
письмо вернулось нераспечатанным - адресат не найден...
Наконец интервью вышло. Там же, в "Огоньке", появилась и подборка
стихов Чиннова. Звоню Игорю Владимировичу, чтобы сообщить, а заодно и
поздравить с Новым годом. И опять, в который раз, он меня ставит в тупик.
Вместо ожидаемых ничего не значащих слов вежливой благодарности слышу:
"Спасибо, душенька, но все поздно. Мне даже некому показать эту публикацию,
чтобы за меня порадовались. Все умерли". Я не нашлась с ответом. Да и что
тут скажешь? А разговор шел своим чередом. Игорь Владимирович уже
рассказывал, что только-только вернулся из Сан-Франциско с конференции
славистов, был там в музеях и на выставке русских театральных художников и
пришлет мне буклет. Что у него из номера в гостинице украли деньги. И что
вообще с путешествиями пора кончать - не по возрасту. Все же скоро 83 года.
Если только в Россию съездил бы еще разок. Летом. Да уж куда там.
Каково же было мое удивление, когда эта идея постепенно начала
реализовываться. В окончательном варианте она выглядела так: мы снимаем под
Москвой дачу на три семьи. Одна семья - это он, а две другие - это Екатерина
Федоровна Филипс-Юзвигг, профессор из Милуоки (хороший друг Чиннова, она
приедет позже) и я с дочкой Дашкой, восьми лет от роду. (""Даша" - это
скучно, - говорил И.В. - Вот Дашка" - хорошо".)
Стихотворение "Милая девочка мне..." - как раз о Дашке. Они с папой
тогда приехали из Крыма, и Дашка подарила И.В. свои сокровища - горочку
обтесанных морем бутылочных стекол. Кстати, наш афган, деливший с нами