"Игорь Чиннов. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

больше: все-таки разговор всегда "о самом главном", мелочи относятся к
главному, словарь по-прежнему строгий. И не это одно от "парижской ноты". В
"Монологе" мир часто объявлялся иллюзией. В "Линиях" этого нет вовсе, но с
"Монологом" есть связь. В третьей книжке будет связь и с "Монологом", и с
"Линиями" - и с парижской нотой, точнее с мыслями Адамовича. <...>
Кстати: смешное дело. Мы в таком страхе перед "joliesses"[14], что даже
не решаемся сказать "c"est beau"[15]. Принято говорить "c'est tres
fort"[16], точно об ударе боксера в морду.
И вот, представьте: я-то, простачок, издаю, как ни в чем не бывало,
книжку стихов "Мелодия"! Это в 1966 году! Когда в современной музыке-то и
следа мелодии не отыскать, один ритм (а то и ритма нет, ха! Додекафония,
знай наших!)! И (вот уж Аким-простота!) издаю книжку с красотами, всю в
словесных украшеньях и благозвучиях! Прямо с луны свалился, и смех и грех!
Это в наше время, когда!.. Что скажет К.Померанцев?"[17]
В конце концов книга вышла все же под названием "Метафоры". Хотя
"словесные украшенья и благозвучия" в ней все остались, что, как видим,
Чиннов считал одним из своих завоеваний на пути от "парижской ноты".

* * *

В КНИГЕ "Партитура", вышедшей в 1970 году, появляются стихи-гротески.
Чиннов с удовольствием и очень успешно использует прием сочетания "низа" и
"верха" - "трактира, собора и безветрия", нежнейших поэтических строк - с
бытовыми, разговорными фразами, просторечными присказками, поговорками,
самые горькие, отчаянные слова соседствуют с шутками-прибаутками. Не успеешь
заплакать - уже смеешься.

Да, утомило, надоело,
Осточертеловсе к чертям.
Душа, хватай под мышки тело,
Бежим в Эдем, бежим в Сезам!

В книге много русских фольклорных образов ("Мели Емеля, твоя неделя -
ай да люли, разлюли малина!"). Стихи блещут неожиданными находками. Именно
здесь напечатано ставшее классическим примером модернизма стихотворение
"Лошади впадают в Каспийское море...", здесь пронзительное коротенькое
стихотворение без рифм: "Так и живу, жуком опрокинутым на спину...".
Появляется в этой книге и еще одно новшество - придуманные поэтом неологизмы
("В Похоронию, Харонию, в Погребалию плыву...").
Постепенно "новый Чиннов", который "заговорил так громко", что поначалу
испугал, даже ужаснул своих парижских критиковдрузей, был принят. Да и
невозможно было не принять эти стихи. Они ни чуть не меньше задевали за
живое, проникая в душу, чем ранние парижские. Вот уж действительно "в сердце
прыгнула игла", о которой написал Адамович в "Комментариях", размышляя,
какие должны быть стихи: "Чтобы, как аэроплан, тянулись, тянулись по земле и
вдруг взлетали <...> если и не высоко, то со всей тяжестью груза. Чтобы все
было понятно, и только в щели смысла врывался пронизывающий
трансцендентальный ветерок. Чтобы каждое слово значило то, что значит, а все
вместе слегка двоилось. Чтобы входило, как игла, и не видно было раны. Чтобы
нечего было добавить, некуда было уйти, чтобы "ах!", чтобы "зачем ты меня