"Сергей Чилингарян. Бобка (Повесть о собаке)" - читать интересную книгу автора

свое окошечко в дверце, - что стремиться некуда, все доступное состоит из
тропинок и неширокой вязкой дороги на их единственной улочке, и остается
одно: ожидать чего-то более радостного.
Не меньше, чем от первого снега, взволновался Бобка, почуяв весну, хоть и
ничего резко переменчивого не случилось. Чаще стал появляться из дома
Капитон, и глаза его глядели внимательнее, чутче; солнце уже вставало до
ухода из дома не только Хозяина, но и Мальчика; смягченные ветры несли с
собой первые запахи оттайки; осыпались с елей комья угнетающего их снега, а
снег потемнел, и постаревшая земля осунулась буграми ему навстречу. И как-то
в тихий солнечный час после полудня, когда изредка срывались с крыши
неслышные капли, оголился темный клочок под стеной сарая, где недавно
кончилась поленница. Бобка определил землю нюхом, а потом и увидел и по
памяти двух прошлых лет понял: нашествие снега-холода и пресной запаховой
невнятицы проходит; скоро оплавится большая мокрядь, разморозится послойная
память зимы - от последнего снега вспять до осени; а там - взгомонятся и
шумно заживут птицы.
Все же случился один пугающий внезапностью звук - громыхнувшая лавина, -
после чего стало окончательно известно: время зимы прошло, и земля тронулась
к всеобщему потеплению. А был теплый, с долгим солнцем, день; такой тихий -
что было слышно, как сам собой оседает и ухрумкивается снег, как с крыши
вовсю уже сочатся капли. И вдруг - жестяная надвижка, шумно-шелестящая,
близкая и панически нарастающая. Что это? Проревевшая в небе невидимая
машина? Никогда ее Бобка не слышал так неожиданно низко. Что ли, вихрь
ветра? - но так громко! И если хотя бы на деревьях были листья; или это
гром, что бывает летом? Но почему не встревожилось заранее? В один миг Бобка
напугался, неуклюже отпрыгнул к конуре, понял звук, увидел надвижку и
успокоился. Оказывается, это сполз подтаявший пласт с жестяной крыши
веранды. Значит, все, что копилось зимой, ухнуло разом - значит,
невозвратимо. И Бобка не только успокоился - всколыхнувший испуг радостно
растревожил его. Окружающее медленное пробуждение будто сразу получило
толчок, а тихие звуки оттайки стали слышнее, чище и умиротвореннее.
А вскоре на улице, во дворе, у озера - кругом - объявились птицы, гомонящие
и нахальные, будто это они, а не Бобка, караулили и сохранили за зиму двор с
его крышей дома, парой печных труб, голыми и хвойными деревьями, прочим
прилегающим имуществом, которое они теперь угнездяли и осваивали. Бобка
гавкал на них от полноты нового, не испытанного раньше довольства, оттого
что они - есть, снуют перед ним, эти большие вороны, сороки, грачи, прочие
вздорные воробьи, что они оживили голые верха и закоулки, наполнили
созерцание звуками, движением и общим делом единого соблюдения двора.
Позже он гавкал и на бестолковость галок: морозными утрами те прыгали,
разогнавшись лапками, на прозрачные ледяные корочки, чтобы проломить их и
добыть высмотренную под ними пищу. Что ж они, бестолковые, не вспомнят свой
крепкий долбежный клюв? - бесился Бобка. А галки не понимали его; но от лая
учтиво приседали, чтобы сразу взлететь, а удостоверив Бобкину цепь,
продолжали спокойно хозяйничать: изворачивая головки, косили глазом на
оттаявшие крошки и снова разбегались, чтобы тщедушной тяжестью проломить
ледок.
Будоражила Бобку и весенняя жизнь Капитона. Еще не стаяли снега, а котовьи
глаза его на крупной голове стали озабоченными, отрешенными от повседневных
дел и возни с Мальчиком. Сидя на окне веранды или крыльце, он цепко поводил