"Мейвис Чик. Интимная жизнь моей тетушки " - читать интересную книгу автора

- Я тоже, - твердо заявила я. Голос не дрожал от желания, о котором я
полностью забыла, пока, не так уж и давно, оно не напомнило, что
игнорировать его нельзя.
Родившись в мире, не имеющем ничего общего с миром Френсиса, я с
интересом наблюдала, как живут представители правящего класса, и хотя у меня
не возникло желания прикинуться, что я из их круга (если б попыталась,
бабушка Смарт сказала бы: "Лучше от этого она не стала"), меня совершенно
покорили элегантность и уверенность в будущем, свойственные этому миру и все
сопутствующие им ловушки. В любом случае в демократических шестидесятых
рабочее происхождение считалось скорее плюсом, а не минусом. То было наше
время молодость и революция преодолевали все барьеры. Если бы я набирала по
фунту каждого благородного джентльмена, который обрел ливерпульский акцент с
1962-го ("Она любит тебя") до 1970-го (чертова Оно) то раздалась бы до
размеров Хэмптон-Корта. Социальная демократия воцарилась навсегда. Мы в это
верили. Представить себе не могли, что она просуществует лишь десять лет. Я
вот сколького добилась, не смотря на то что выросла в двух полутемных
комнатенках всякий день гадая, а будет ли завтра какая-нибудь еда. Так что
ухаживая за мной, Френсис позволил мне протянуть руки к тому, что можно
купить за деньги, показал что уже есть у людей с деньгами. Качество и
элегантность. Абсолютные качество и элегантность, которые всегда идут рука
об руку с богатством. Туфельки на высоком каблуке из искусственной кожи под
крокодила, купленные за двадцать девять шиллингов в "Долчис", но из шкуры
настоящей зверюги, пойманной в джунглях Амазонки, сработанные вручную и
продающиеся на Бонд-стрит по цене, в три раза превосходящей цену аналогичной
обуви в "Расселл и Бром", в комплекте с сумочкой. Я пристально наблюдала,
как что делается в этом мире, и прилежно училась. Так что к тому моменту,
когда меня повезли знакомиться со свекром и свекровью в их особняк в
Западном Суссексе, я уже могла сойти за воспитанную даму (обойтись без этого
было никак нельзя, поскольку их поколения социальная революция не
коснулась), пусть мое фамильное древо оставляло желать лучшего.
Мой акцент, умение держаться в обществе, внешность и работа говорили,
что с происхождением у меня все в порядке. Когда моя будущая свекровь
спросила, чем занимался мой отец, Френсис тут же пришел на помощь, ввернув:
"Армия". Что соответствовало действительности. Он, правда, не добавил, что в
армию отца забрали рядовым, к концу войны он дослужился до лейтенанта, а еще
через несколько лет его разжаловали, уличив в мелком воровстве. Не упомянул
о том, что моя мать до сих пор работала на фабрике. И о том, что отец был
двоеженцем, ушел к первой жене, оставив мать с двумя маленькими детьми. И о
том, что она с детства познала бедность, так как бабушку тоже бросил муж,
только детей у нее было десять. Бабушка жила по поговорке "Трудолюбие еще
никого не убивало" и прибиралась во многих комнатах "Грейс инн", на
Сити-роуд и соседних улицах. Ирония судьбы, но, похоже, она работала
уборщицей и в том административном здании, где Френсис арендовал свой первый
кабинет. Это обстоятельство мы оба находили странным, но по совершенно
разным причинам.
Френсис ко всему этому относился легко. Когда я привела его домой,
чтобы познакомить с матерью, и ему пришлось практически перелезать через
послевоенную мебель, занимавшую едва ли не все внутреннее пространство дома
(после смерти бабушки Смарт весь дом принадлежал матери), он ничего не
сказал ни насчет оставшегося включенным телевизора, пусть мать и приглушила