"Мейвис Чик. Интимная жизнь моей тетушки " - читать интересную книгу авторадела. Два мелких правонарушения, ничего серьезного за почти тридцать лет
семейной жизни. Постоянная, пусть и не вулканическая, сексуальная жизнь. Редкие эмоциональные взрывы, редкие проявления эгоизма, редкие приступы депрессии. Хорошая семья в сравнении со многими, но где-то в глубине души, в каком-то тайничке, за семью замками оставалось, никуда не уходило, чувство неудовлетворенности. Возвращаясь к флирту, азы которого я так и не смогла освоить, к которому никогда не прибегала. И в тот день я не флиртовала, будьте уверены. Просто ожидала поезда в одиночестве, потому что Френсис свалился с гриппом, и я быстро распознала на собственном опыте, что бристольская станция "Темпл-Мидс" в марте - самое неподходящее место для любой деятельности, и уж особенно для флирта. Холодный ветер сек скамьи, я подняла воротник черного шерстяного пальто, обвязав шею черно-белым шарфом, руки мерзли и в черных кожаных перчатках, а по лодыжкам, несмотря на плотные черные колготки, бежали мурашки. Я сидела, сжавшись в комок, вдыхая холодный, влажный воздух, погрузившись в печальные мысли о постигшей меня потере: только-только умерла моя лучшая подруга, Кэрол. Так что поневоле пришлось задуматься и о собственной смерти. Ветер пробирал до костей. Я тоже могла лежать в земле. Я начала плакать. Она была на год моложе меня, и часть моей жизни умерла вместе с ней. Только она, к примеру, знала о мыслях, посетивших меня в Хенли. Только она знала еще об одном, не менее пикантном случае: когда Джону было семнадцать, в его школьном театре поставили пьесу Платона "Горшок с золотом". Я пошла на спектакль и очень уж пристально смотрела на одного из его приятелей, который играл практически голым. Она была моей подругой. Кто мог последовать за ней? Из моих подруг она ушла первой. Родители уходят: это слишком рано. Но подруга, сверстница, одна из тех, кого выбираешь ты, и, может, это даже важнее, кто выбирает тебя... Вот это несправедливо и жестоко. Не говоря уж о том, какой удивительной, неповторимой, одаренной женщиной была Кэрол, лучшей учительницей, какая могла достаться детям, попавшим в исправительное учреждение. Разбитная девчонка шестидесятых и начала семидесятых годов превратилась в ответственную, знающую и любящую свое дело женщину, которая вселяла веру даже в потерявших всякую надежду родителей. Она прожила свою жизнь достойно, а теперь вот умерла. Умерла ужасно, лишилась волос, лишилась плоти, лишилась чувства юмора. Еще не умершая, но молящая о смерти. Помнится, мы шутили, что наука может послать человека на Луну, но не в силах вылечить обыкновенную простуду. Теперь нам было не до шуток: наука могла создать орбитальную станцию, но по-прежнему не могла вылечить обыкновенную простуду... или обыкновенный рак. По моему убеждению, что-то тут было нечисто. Что бы делали все эти огромные, прибыльные фармацевтические концерны с их дорогими курсами лечения как простуды, так и рака, если бы кто-то неожиданно нашел лекарство, излечивающее и первое, и второе? Кэрол до этого времени не дожила. Так кому какое дело, что я плакала на людях? Им повезло, что я не бегала по платформе, не била себя в грудь, не рвала на себе одежду, не совала в рот комья земли. Только плакала, причем не так уж и громко. Я вспоминала похороны, смотрела на железнодорожные пути, слышала ее голос, слышала голоса других людей, которые вставали и говорили у ее гроба, каким замечательным она была человеком, вот слезы и покатились по щекам. Я также думала, что потеряла мою единственную настоящую сестру. Тщательно |
|
|