"Иван Гаврилович Чигринов. Оправдание крови " - читать интересную книгу автора

крест ставили возле него мужики. Но кто-то отговорил деревенских: мол,
солдат, который нашел эту воду, был человек грешный, так к чему дело его рук
превращать в святое деяние? Крест отнесли обратно в деревню, а криницу
вскоре раскопали пошире и окольцевали дубовой кадушкой, чтобы хватило на
долгие годы. Таким образом, источник стал похож на обычный колодец, к
которому можно было утрами ходить по воду от ближнего конца деревни. Но с
ведрами сюда веремейковцы не ходили - не так близко. Из этой криницы пили,
когда косили знойным летом суходол. В другое время украдкой от людей
пользовались ею звери - обитатели недалекого леса. Сегодня вот утолить жажду
шли эти лоси...
Зазыба отвел глаза от бурлящей толпы, уставился уже на самое криницу и
вспомнил вдруг, как Чубарь приказал позапрошлым летом колхозникам почистить
дно. Его, председателя, возмутило, что криница заплыла [10] песком прямо по
самое дыру, просверленную для стока лишней воды, к тому же изнутри стенки
кадушки поросли травой-липучкой, навроде водорослей или даже обыкновенной
тины, где прятались жабы-жерлянки. Одним словом, в наличии была, по
Чубаревому мнению, безобразная бесхозяйственность, которая характеризовала
веремейковцев самое малое как весьма неаккуратных людей - где же еще дадут
загрязниться колодцу. И новый председатель колхоза не преминул ткнуть
Зазыбовых односельчан носом в грязь. Ну, а своеволие хуже неволи. Начали
мужики раскапывать криницу, хотя и знали хорошо, что это опасно: стоит
потревожить неловко верхний пласт намытого снизу песка, как криница внезапно
высыхает, пропадает куда-то тот пульсирующий источник, который гонит из
глубины студеную струю, и тогда сколько ни ищи его, сколько ни ковыряй грунт
заступом, все напрасно, пока сам через много времени не выбьется ключ снова
на поверхность. Этак случалось с криницей дважды - первый раз, когда ставили
дубовую кадушку, криница высохла на другое лето, только осенью неожиданно
наполнилась водой, сперва веремейковцам даже подумалось, что налило ее
дождем; другой раз после того, как мужики попробовали почистить ее, кадушка
оставалась сухой еще дольше, кажется, не до следующей ли весны. Прошлым
летом веремейковцам тоже довелось носить баклажки с водой сюда и в косовицу,
и в жнива. Мужики, известно, подсмеивались - и над новым, но весьма прытким
председателем, и над собой, а веремейковские бабы кляли, вытирая пот, тех же
мужиков, что не отговорили Чубаря...
Расстояние до криницы с каждым шагом уменьшалось. Зазыбе с
Браво-Животовским оставалось только миновать небольшую бочажину, вроде
сажалки или обыкновенного пруда, чтобы попасть на тропу и по ней уже дойти
до сельчан, столпившихся вокруг сохатого.
Казалось бы, низкое багровое солнце (оно уже чуть ли не катилось по
правому боку веремейковского кургана - ближе да ближе к западу), что
освещало суходол по всему его неровному, будто содранная звериная шкура,
пространству, должно было соответственно окрасить и темно-зеленую отаву,
которая не доросла до [11] второго укоса, по крайней мере в самый привычный
глазу, с вечерней прозолотью, колер, но впереди, как раз в промежутке между
криницей и лесом, суходол был как бы посеребрен, словно там уже выпала к
ночи роса или, наоборот, откуда-то пополз редкий, несмелый туман, который
теперь, боясь приподняться и рассеяться в воздухе, изо всей силы цепляется
за острые, как у лесного змеевника, концы жесткой травы.
Оглядывая знакомую местность, Зазыба вдруг ощутил щемящее беспокойство
в душе, которое оставалось пока что непонятным ему самому, - может, его