"Ольга Чигиринская. Спасенный" - читать интересную книгу автора

его просто не пристрелить.
Сагара не стал спрашивать, кто. Он знал.
- Как же это можно, - Кинсби поморщился. - Забыть, что ты человек:
жрать человеческую плоть:
- Вы сами видели тех, кто выжил, - пожал плечами Сагара. - Они голодали
ещё до того, как восстали. Когда город превратили в концлагерь - они едва
не умирали с голода. А потом случилось: это: - Сагара никуда конкретно не
показал, но "это"
было везде. Город, почерневший до костей, вздымался со всех четырех
сторон, и даже если закрыть глаза - смертный смрад не давал забыть, где ты
находишься.
- Это не случилось, - с неожиданным запалом сказал Кинсби. - Это
совершили.
- Ну да, а потом совершили это. Когда ты живешь как человек среди людей
- даже в самых тяжелых обстоятельствах стараешься поступать как человек. А
когда он сошёл с ума - один в темноте: Измученный, голодный: Скрывался от
патрулей Рива, которые добивали живых: и почуял запах жареного мяса:
Кинсби выпучил глаза, потом шумно вдохнул - и согнулся в приступе
рвоты. Приступ оказался дольше, чем исповедь. Потом из фляги,
вмонтированной в кидо, Кинсби прополоскал рот и сплюнул.
- После того, что сделали с ним и его близкими, - невозмутимо продолжил
Сагара, - разве легко ему было сохранить веру в то, что он человеческое
существо - и что людьми были те, кого запросто превратили в кучу печеного
мяса?
- Коммандер, ради Бога!
- Именно. Ради Господа нашего: - Сагара опустил голову на секунду. -
Надеюсь, бедняга обрёл покой.
Улица разомкнулась перед ними - и открылся океан.
Океан тоже казался чёрным, потому что в нём отражалось ночное пасмурное
небо.
Осень на Сунагиси - это сплошные сумерки и ливень; дождей ждали со дня
на день, а они всё начинались.
На отмели, оголённой после отлива, бродили люди, собирая мелкую рыбу,
рачков, моллюсков - всё, что оставил, отступая, океан. Господин Ито
рассказывал, как на этом берегу во время блокады люди караулили
круглосуточно, ожидая отлива - целые толпы на этом пляже, точно какие-то
диковинные животные, представьте себе, отче.
И с началом отлива кидались в воду, чтобы выловить всё, что застряло
среди камней: Начинались ссоры, драки, каждый день кто-то тонул: У одной
из наших женщин так погибла дочь вместе с младенцем, она его носила на
спине. Сейчас эта женщина счастлива, что они умерли в воде, а не в огне: Я
не ходил туда, старику нечего было и думать что-то ухватить: Да, тогда
только молодые и сильные - ну, по сравнению со мной - могли как-то утолить
голод. Я потихоньку угасал. Иногда я думаю, отче - если бы Рива не сожгли
город и не ушли, я бы не выжил. Иногда я смотрю на наших, как мы собираем
сифудо - и думаю: а всё-таки теперь лучше, чем тогда, когда на этом пляже
скучивалось тысяч по десять народу. Это скверная мысль, отче, я знаю. Но я
иногда просто не могу держать её под замком. Это грех, отче?
Нет, господин Ито. Раз вы понимаете, что это может быть греховным, и
отгоняете эти мысли - это не грех: