"Гилберт Кийт Честертон. Неведение отца Брауна (Кентерберийские рассказы)" - читать интересную книгу автора

долго глядел на полосатые шторы.
Самое странное в чудесах то, что они случаются. Облачка собираются
вместе в неповторимый рисунок человеческого глаза. Дерево изгибается
вопросительным знаком как раз тогда, когда вы не знаете, как вам быть. И то
и другое я видел на днях. Нельсон гибнет в миг победы, а некий Уильямс
убивает случайно Уильямсона (похоже на сыноубийство!). Короче говоря, в
жизни, как и в сказках, бывают совпадения, но прозаические люди не принимают
их в расчет. Как заметил некогда Эдгар По, мудрость должна полагаться на
непредвиденное.
Аристид Валантэн был истый француз, а французский ум - это ум, и ничего
больше. Он не был "мыслящей машиной", ведь эти слова - неумное порождение
нашего бескрылого фатализма: машина потому и машина, что не умеет мыслить.
Он был мыслящим человеком, и мыслил он здраво и трезво. Своими похожими на
колдовство победами он был обязан тяжелому труду, простой и ясной
французской мысли. Французы будоражат мир не парадоксами, а общими местами.
Они облекают прописные истины в плоть и кровь - вспомним их революцию.
Валантэн знал, что такое разум, и потому знал границы разума. Только тот,
кто ничего не смыслит в моторах, попытается ехать без бензина; только тот,
кто ничего не смыслит в разуме, попытается размышлять без твердой,
неоспоримой основы. Сейчас основы не было. Он упустил Фламбо в Норвиче, а
здесь, в Лондоне, тот мог принять любую личину и оказаться кем угодно, от
верзилы-оборванца в Уимблдоне до атлета-кутилы в отеле "Метрополь".
Когда Валантэн ничего не знал, он применял свой метод. Он полагался на
непредвиденное. Если он не мог идти разумным путем, он тщательно и
скрупулезно действовал вопреки разуму. Он шел не туда, куда следует,- не в
банки, полицейские участки, злачные места, а туда, куда не следует: стучался
в пустые дома, сворачивал в тупики, лез в переулки через горы мусора, огибал
любую площадь, петлял. Свои безумные поступки он объяснял весьма разумно.
Если у вас есть ключ, говорил он, этого делать не стоит; но если ключа нет -
делайте только так. Любая странность, зацепившая внимание сыщика, могла
зацепить и внимание преступника. С чего-то надо начать; почему же не начать
там, где мог остановиться другой? В крутизне ступенек, в тихом уюте
ресторана было что-то необычное. Романтическим нюхом сыщика Валантэн почуял,
что тут стоит остановиться. Он взбежал по ступенькам, сел у окна и спросил
черного кофе.
Было позднее утро, а он еще не завтракал. Остатки чужой еды на столиках
напомнили ему, что он проголодался; он заказал яйцо всмятку и рассеянно
положил в кофе сахар, думая о Фламбо. Он вспомнил, как тот использовал для
побега то ножницы, то пожар, то доплатное письмо без марки, а однажды собрал
толпу к телескопу, чтоб смотреть на мнимую комету. Валантэн считал себя не
глупее Фламбо и был прав. Но он прекрасно понимал невыгоды своего положения.
"Преступник - творец, сыщик - критик",- сказал он, кисло улыбнулся, поднес
чашку к губам и быстро опустил. Кофе был соленый.
Он посмотрел на вазочку, из которой брал соль. Это была сахарница,
предназначенная для сахара, точно так же, как бутылка предназначена для
вина. Он удивился, что здесь держат в сахарницах соль, и посмотрел, нет ли
где солонки. На столе стояли две, полные доверху. Может, и с ними не все в
порядке? Он попробовал: в них был сахар. Тогда он окинул вспыхнувшим
взглядом другие столики - не проявился ли в чем-нибудь и там изысканный вкус
шутника, переменившего местами соль и сахар? Все было опрятно и приветливо,