"Гилберт Кийт Честертон. Грехи графа Сарадина" - читать интересную книгу автора

И, покрывая все случайные звуки - голоса, звон стаканов, шаги слуг,-
слышался неумолчный и грустный плеск реки.
- Недобрый это был поворот и недоброе это место,- сказал отец Браун, глядя
из окна на серовато-зеленые травы и серебристый ток воды.- Впрочем, кто
знает? Порой добрый человек в недобром месте может сделать немало добра.
Отец Браун, хоть и был обычно молчалив, обладал странным даром притяжения,
и в эти несколько часов, что тянулись целую вечность, он невольно проник в
тайны Камышового дворца гораздо глубже, чем его друг-профессионал с его
профессиональным чутьем. Он умел дружелюбно молчать, чем невольно вызывал
людей на беседу, и, почти не раскрывая рта, узнавал все, что его новые
знакомые хотели бы поведать. Правда, дворецкий совсем не склонен был к
разговорам. В нем чувствовалась безрадостная и почти собачья преданность
графу, с которым, если верить его словам, поступили очень дурно. Основным
обидчиком был, судя по всему, брат его сиятельства; произнося его имя,
дворецкий презрительно морщил свой выгнутый, словно клюв попугая, нос и
кривил насмешкой бледные губы. Капитан Стефан, по словам дворецкого, был
бездельником и шалопаем, он промотал большую часть состояния своего
великодушного брата; это из-за него графу пришлось оставить свет и скромно
доживать свой век в глуши. Больше дворецкий ничего не захотел им сообщить;
несомненно, он был очень предан графу.
Итальянка-домоправительница была несколько более склонна к признаниям;
очевидно, потому, что была, как показалось Брауну, несколько менее
довольна своим положением. Когда она говорила о своем господине, в голосе
ее звучала легкая язвительность, впрочем, приглушаемая чем-то вроде ужаса.
Фламбо и отец Браун стояли в зеркальной зале, разглядывая эскиз, на
котором были изображены два мальчика, как вдруг быстрыми шагами в нее
вошла домоправительница, словно торопясь по какому-то делу. В этой
сверкающей стеклянными поверхностями зале каждый входящий отражался
одновременно в четырех или пяти зеркалах,- и отец Браун, не повернув
головы, умолк на середине начатой фразы. Однако Фламбо, нагнувшийся к
эскизу, в эту минуту громко произнес:
- Это, верно, братья Сарадин. У обоих такой невинный вид. Трудно сказать,
кто из них хороший, а кто - дурной.
Тут он осознал, что они в зале не одни и поспешно перевел разговор; после
нескольких ничего не значащих фраз он вышел в сад. Отец Браун остался в
зале. Он стоял, не отводя глаз от эскиза, а миссис Антони тоже осталась и
стояла, не отводя глаз от отца Брауна.
Ее огромные карие глаза приобрели трагическое выражение, а оливковые щеки
покрыл густой румянец; казалось, ее охватило какое-то горестное
недоумение, как бывает, когда, встретившись с незнакомцем, задумаешься над
тем, кто он и что ему надо. То ли облачение и сан отца Брауна пробудили в
ней далекие воспоминания об исповеди в родных краях, то ли ей показалось,
что он знает больше, чем то было на самом деле, только она вдруг шепнула
ему тихо, словно сообщнику:
- В одном ваш друг совершенно прав. Он говорит, что трудно решить, кто из
них хороший, а кто дурной. Да, трудно, необычайно трудно было бы решить,
кто же из них хороший.
- Я вас не понимаю,- промолвил отец Браун и повернул к дверям.
Она шагнула к нему, грозно хмуря брови и как-то странно, дико пригнулась,
словно бык, опустивший рога.