"Гилберт Кийт Честертон. Парадоксы мистера Понда" - читать интересную книгу автора

отрывался от стола или пишущей машинки; но на самом деле он кое-что
испытал. Об этом он не говорит, не хочет об этом говорить, но хочет
говорить о разуме, о философии и всяких книжных теориях. Он, знаете, любит
читать рационалистов восемнадцатого столетия. Когда же, говоря об
абстрактном, он затронет что-то конкретное, то, что он действительно делал,
он тут же старается это замять.
Он старается уделить этому очень мало места, и это воспринимается как
противоречие. Почти за каждой из его безумных сентенций кроется
какое-нибудь приключение, причём большинство людей не увидело бы в этом
приключении ничего занятного.
- Кажется, я понял, что вы имеете в виду, - сказал Гэхеген после
некоторого раздумья. - Да, вы правы. Вы не думаете, конечно, что меня
обманут все эти ваши чванливые стоики английской школы. Они вечно пускают
пыль в глаза тем, что не пускают пыль в глаза. Но у Понда это неподдельно.
Он просто терпеть не может рампы; в этом смысле можно сказать, что он
создан для тайной службы.
Вы имеете в виду, что он становится загадочным тогда, когда и впрямь
желает сохранить служебную тайну. Иными словами, вы думаете, что за каждым
пондовским парадоксом есть история. Конечно, это правда - во всех тех
случаях, когда мне историю рассказывали.
- Я знаю все про эту историю, - сказал Уоттон, - и это была одна из
самых замечательных вещей, которые Понд когда-либо сделал. Это было дело
огромной важности - что-то вроде общественного дела, которое должно
сохранять частный характер. Понд дал несколько советов, которые показались
излишними, но оказались совершенно точными; в конце же концов он сделал
поразительное открытие. Не знаю, в какой связи случилось ему о том
помянуть, но, конечно, это нечаянная обмолвка. Впрочем, он тут же поспешил
ее замять и сменил тему. Но он определенно спас Англию; к тому же его едва
не убили.
- Да ну! - воскликнул Гэхеген.
- Должно быть, тот человек стрелял в него пять раз, - припоминая,
сказал Уоттон, - прежде чем выстрелил в себя, уже в шестой.
- Я поражен, - промолвил Гэхеген. - Я-то всегда считал Понда самой
очаровательной из застольных комедий.
Никогда бы не подумал, что он участвует в мелодрамах. Не мудрено, если
выяснится, что он разыгрывает волшебную пантомиму. Кажется, сейчас он обрел
интерес к театру. Он сам спросил меня, не похож ли он на Полония; но люди
злые заметили бы большее сходство со вторым клоуном, истинным простофилей.
Я бы представил себе, как вас обоих по волшебству пересадили в
рождественскую пантомиму о Хьюберте и Понде. Настоящая арлекинада, с
фейерверком, где второй клоун падает на полисмена. Извините, что несу
вздор, - вы ведь знаете, что мой несчастный разум переполнен всякой
невозможной чушью.
- Забавно, что вы считаете это невозможным, - сказал сэр Хьюберт
Уоттон, сводя брови. - Ведь именно это и приключилось с нами.

Сэр Хьюберт Уоттон выказал определенную сдержанность и благоразумную
неясность относительно официальных деталей истории, хотя рассказывал ее
спустя столько лет близкому другу. В Англии - да, особенно в Англии -
бывают грандиозные происшествия, которые никогда не попадут в газеты и явно