"Гилберт Кийт Честертон. Преданный предатель ("о Брауне") " - читать интересную книгу автора

ждали Слова, всерьез полагая, что оно содержит и объяснение, и всю стратегию
переворота. Некоторые говорили, что слухи пустил и создал известный поэт,
который подписывал стихи только именем Себастьян и действительно написал
четверостишие о Слове:

Друзья мои, ищите ключ к словам!
Тогда и Слово отворится вам,
Прекрасней солнца и прозрачней льдин.
Да, много слов; но ключ у них - один.

Служители закона никак не могли найти автора, пока его не повстречала
на улице совсем нежданная особа.
Принцесса Аврелия Августа Августина и т.д., и т.п.
(среди этих имен таилось имя Мария, которым ее и называли в семье)
приходилась королю племянницей. Только что окончив школу, она еще не уловила
разницы между королем и правителем, былых королей знала лучше, чем нынешних,
и простодушно полагала, что кто-то относится к ним так серьезно, чтобы убить
их или послушаться. Рыжая девушка с римским носом вернулась ко двору, в
столицу, которую оставила в детстве, и очень хотела принести пользу, что
естественно для женщин и опасно для знатных дам.
Конечно, она расспрашивала всех о загадочном Слове и о причине
волнений. Что до Слова, ответить ей не мог никто, что же до волнений - почти
никто в ее небольшом мирке.
Надо ли удивляться, что она гордилась, когда, вернувшись домой,
сообщила о встрече с автором стихов и виновником тревоги?
Машина ее неспешно двигалась по тихой улице, принцесса искала
антикварную лавку, которую любила в детстве, и вдруг, рядом с лавкой, перед
кафе, едва не наехала на странного человека с длинными волосами. Он сидел за
столиком, на тротуаре, над бокалом зеленого ликера; длинные волосы дополнял
длинный и пышный шарф. Я уже говорил, что время и место действия не очень
важны для нас - и читатель может облечь эту сцену в моды любых времен и
стран, тем более что в нынешней моде столько пережитков былого и
провозвестий грядущего. Странный человек мог быть современником или
творением Бальзака, мог быть и нынешним служителем искусств со вкусами
футуриста и бакенбардами диккенсовского героя. Темно-рыжие волосы отливали,
в сущности, не бронзой, а каким-то пурпуром, а до самой бородки, того же
цвета, шею закрывал шарф, зеленовато-синий, как павлин. Многие знали, что
шарф меняется - он зеленый, когда главенствует дух весны, лиловый, когда
речь заходит о любовной печали, и даже становится черным, когда отчаяние
приводит к мысли, что надо разрушить мир. Окраска шарфа зависела не только
от настроения, но и от окраски неба, и непременно оттеняла как можно резче
цвет бородки, которой поэт явственно гордился.
Да, то был поэт, сам Себастьян, автор прославленных строк.
Принцесса этого не знала и проехала бы мимо, подивившись прискорбной
яркости шарфа. Но через два часа, когда и лавки, и фабрики закрылись,
изрыгнув временных обитателей, он предстал перед ней совсем иным. Тихая
улица уже не была тихой, особенно - у столиков, перед кафе, и машина
двигалась медленно, ибо не смогла двигаться быстро. На столике стоял человек
и читал то ли прозу, то ли стихи, теперь не разберешь. Однако принцесса
появилась тогда, когда завершилось знакомое четверостишие: