"Гилберт Кийт Честертон. Преданный предатель ("о Брауне") " - читать интересную книгу автора

- Откуда вы знаете? - воскликнула прекрасная дама. - Вы пробовали? Вы
их спрашивали, что они чувствуют к своей стране и к королю, о котором
слышали в детстве?
Нет. Вы вытягиваете из них всякие подробности, хотя их не помнит ни
один нормальный человек. Естественно, он кажется дураком. Хотела бы я
поговорить с ним!
- Моя дорогая... - начал ее дядя, но увидел лицо над ее плечом и умолк.
Симон, пристойно кашлянув, повел такую речь:
- Если Ваше Величество не возражает, я скажу, что мы должны сохранять
здравое чувство меры. Лакей - человек неученый, и в этом смысле
действительно - человек из народа, один из бесчисленных представителей
обычных людей. Для изучения общества с ним интересно побеседовать, но в
данное время мы не вправе отвлекаться от других, более насущных проблем. Мы
должны изловить исключительно опасных преступников. Профессор пользуется
большой известностью; генерал - военный герой, стоящий во главе армий; и
спорить сейчас о заурядном лакее...
Он замолк. Аврелия Августа шла к двери, обратив к нему невинное и
гневное лицо. Убежденность тех, кто еще не верит в сложность жизни, сверкала
на этом лице, и двое мужчин уступили принцессе, требующей свидания с лакеем,
словно увидели в ней великую пастушку, требовавшую свидания с королем.

4. Женское неразумие

Итак, налет на Павлинью площадь кончился фарсом, комнаты оказались
пустыми, если не считать растерянного слуги, которого и забрали вместе с той
мебелью, которая могла бы дать хоть какой-то ключ к тайне. В слуге этом не
было ничего, что отличало бы его от мебели. Он был довольно высок и довольно
статен, как подобает хорошему лакею. Его приятное, важное лицо казалось и
восковым, и деревянным, что подошло бы к пудреному лакейскому парику, но
больше он ничем не отличался, разве что подбородок был слишком упрям, хотя
светлые глаза выражали еще меньше, чем требует служба. Действительно, когда
начался допрос, полиция убедилась и в его исключительном упрямстве, и в
исключительной глупости.
Конечно, его обижали, пугали и ругали, используя те незаметные методы,
которые в современных и просвещенных государствах как бы и предназначены для
кебменов, мелких торговцев, слуг, словом - для тех, кто по бедности обязан
предаваться преступлениям, хотя равно те же методы ужасают всю Европу, если
их по глупости применят к банкиру или известному журналисту. Однако от лакея
ничего не добились, усталые полисмены склонялись к тому, что он - полный
идиот, но глава их, человек умный и не лишенный благородства, подозревал,
что слуга молчит, ибо предан хозяевам.
Тем временем слуга привык, что дверь, открываясь, впускает человека в
форме, который все-таки хочет собрать хоть что-нибудь на бесплодном поле его
речей; и очень удивился, когда к нему в камеру вошла, как ни в чем не
бывало, прекрасная дама в ослепительном платье. За ее плечом, в полумраке,
мелькало лицо полицейского, но она явственно не желала, чтобы он выходил на
свет, и, резко захлопнув дверь, улыбнулась лакею.
Конечно, он знал, кто она, он видел ее в журналах и даже на улице, в
машине. Он знал, и поспешил выразить почтение, но она отмахнулась так
просто, что он совсем онемел.