"Керолайн Черри. Шон'джир (Войны Мри #2). Пер. - С.Емцова, А.Дорофеев." - читать интересную книгу автора

напоминал заживающую рану в нижней части костяной тарелки. Сейчас ноздри
Хулага были плотно сжаты: бай не хотел показывать свое неудовольствие. У
регулов быстрые выдохи соответствовали нахмурившемуся лицу человека.
Хулаг внезапно демонстративно повернулся спиной к Дункану и улыбнулся
Ставросу; глаза и ноздри регула расслабились, рот немного приоткрылся.
Является ли такой жест естественным для регула или это всего лишь попытка
подражать человеку, сказать было трудно.
- Как хорошо, что юноша Дункан вернулся, - пророкотал Хулаг на
базовом языке.
- Да, - громко ответил Ставрос на языке регулов. Установленный на его
тележке дисплей повернулся к Дункану; на нем появились слова на базовом
языке: "Садись. Жди."
Дункан отыскал стул возле стены и, усевшись, стал слушать. Ему
хотелось узнать, почему его вызвали на это совещание, почему Ставрос решил
использовать его в этом устроенном явно для Хулага спектакле. Дункан плохо
знал язык регулов, поэтому он мало что смог разобрать из слов бая, а
ответов Ставроса вообще не понял. С того места, где он сидел, Дункану был
хорошо виден дисплей старика, но ему удалось прочитать лишь несколько
слов, написанных замысловатыми иероглифами - сами регулы почти никогда не
использовали их: для них в этом не было нужды.
Регулу достаточно было один раз услышать что-либо, и он уже никогда
это не забывал, независимо от сложности. Бумага им не требовалась. Свои
записи они обычно надиктовывали на пленку, распечатывая их лишь в том
случае, когда считалось, что те будут необходимы в течение очень долгого
периода времени.
Услышав свое имя и фразу "освобожден от обязанностей", Дункан замер.
Он сидел тихо, вцепившись руками в края массивного стула, пока два
дипломата обменивались бесконечными любезностями. Наконец Хулаг собрался
уезжать.
Тележка бая развернулась. Хулаг снова одарил его своей фальшивой
улыбкой. - Славный денек, юноша, - сказал он.
У Дункана хватило ума подняться и поклониться, как подобало поступить
юноше по отношению к старшему; и тележка умчалась в открытую дверь,
оставив его сжимающим кулаки и глядящим на Ставроса.
- Садись, - сказал Ставрос.
Дверь закрылась. Дункан пододвинул стул к тележке старика. Окна
потемнели, отрезая их от внешнего мира. Осталось лишь комнатное освещение.
- Мои поздравления, - произнес Ставрос. - Ты - великолепный актер!
- Меня переведут? - прямо спросил Дункан, вызвав недовольный блеск в
глазах Ставроса. Дункан сразу же пожалел об этом - ведь Ставрос мог
подумать, что он вот-вот сорвется, а Дункану вовсе не хотелось, чтобы у
старика появились подобные мысли.
- Терпение, - посоветовал ему Ставрос. Затем он вызвал секретаря в
приемной, велев никого не впускать, и лишь тогда, вздохнув, позволил себе
расслабиться, по-прежнему пристально наблюдая за Дунканом. - Мне удалось
уговорить Хулага, - заговорил Ставрос, - не снимать с тебя голову. Я
сказал ему, что от пережитого тобой в пустыне твой рассудок помутился.
Такое оправдание Хулага, похоже, устроило: это позволяет ему считать свою
гордость не задетой. Теперь он согласен терпеть твое присутствие, хотя это
ему и не нравится.