"Юрий Михайлович Чернов. Судьба высокая 'Авроры' " - читать интересную книгу автора

новой техникой. О боевой слаженности команд оставалось лишь мечтать.
Комендорам потренироваться в стрельбе не довелось. Все откладывалось на
будущее. А велика ли отдача от комендора, ни разу не попавшего в цель? [12]
Командующий эскадрой вице-адмирал Рожественский перед выходом из Ревеля
на флагманском броненосце "Князь Суворов" решил провести учение, приказал
пробить сигнал для минной атаки. Егорьев не был в ту ночь на "Суворове", но
читал приказ № 69, изданный адмиралом после учения.
Бог ты мой, что творилось на броненосце! Спящих долго не могли поднять.
А те, кого с роковым (в случае атаки!) опозданием вывели на палубу, не
знали, куда им бежать и что делать.
На этом "подготовка" экипажей к войне оборвалась. Перед выходом в поход
ожидался визит на эскадру его императорского величества. Все были брошены
наводить лоск - лопатить палубы, драить медяшку, подкрашивать плешины.
Корабельные леера расцвели флагами. Готовясь к торжественной встрече,
фалрепные офицеры в парадных мундирах и треугольных шляпах суетились и
нервничали.
Егорьев любил морские ритуалы, морскую символику, их праздничную
приподнятость и окрыленность, дающие заряд на долгие недели и месяцы
будничного труда, ратной страды, жизни, в лицо которой дышит близкая, а
порою и неотвратимая смерть. Ритуалы ритуалами, но душу Евгения Романовича,
враждебную лести и угодничеству, угнетало, когда рожденные в боях и походах
ритуалы подменялись мишурным блеском, когда на палубы, продутые океанскими
ветрами, беззастенчиво вторгался дух дворцовых салонов.
Уж очень маскарадно-ярок был командующий эскадрой Зиновий Петрович
Рожественский! Полоской всплеснувшей пены серебрились широкие адмиральские
лампасы, а грудь его слепяще сверкала и золотилась - хоть глаза отводи! -
столько наград.
Военный моряк, Егорьев не испытывал большого почтения к звездам,
которыми венчали не после сражений, а после приемов в царских гостиных.
Кажется, Суворов придумал меткое словечко "шаркуны" - это о тех, кто изящно
расшаркивается перед сильными мира сего.
Евгению Романовичу не надо было напрягать память, чтобы вспомнить:
кривая карьеры адмирала Рожественского резко поползла вверх в мирное время в
дни встречи Николая II с Вильгельмом II на Ревельском рейде. Удачно
фальсифицированные стрельбы, удачно произнесенный тост, похвала довольного
пышным приемом кайзера - вот ступеньки, по которым командир
учебно-артиллерийского отряда поднялся к должности начальника Главного
морского штаба. [13]
В Адмиралтействе как о достоинстве говорили о непреклонной воле
Рожественского. Что ж, спорить не приходилось, сильная воля - достоинство
несомненное, если она управляема светлой головой и нуждами отечества, а не
бычьим упрямством, не безотчетным, необузданным самоуправством - что хочу,
то и ворочу.
Было о чем поразмыслить Евгению Романовичу...
На мостике появился старший артиллерист крейсера лейтенант Алексей
Лебедев. Он стоял чуть в сторонке, видимо не решаясь нарушить задумчивую
сосредоточенность командира.
Егорьев питал слабость к молодым офицерам. Внешне это, пожалуй, не
проявлялось, он был строг и требователен, но наедине с самим собой Евгений
Романович сравнивал их со своим сыном, искал черты сходства.