"Николай Черкашин. Пламя в отсеках " - читать интересную книгу автора

жизни все повторял: "Ребята, я сам был на связи, я сам слышал, как летчики
передали: "Корабли идут на помощь". И когда самолеты стали стрелять
ракетками, мы поняли - помощь близка, на нас наводят суда, надо
продержаться во что бы то ни стало. И мы держались...
Капитан медслужбы Л. Заяц:
- Где-то за полчаса до гибели лодки я спустился вниз, зашел к себе,
взял фото дочери и сына. Хотел забрать и книги, что прихватил из дома. -
"Гойю", "Рассказы о Пушкине" Тынянова, но оставил на полке. Подумал, что
здесь они будут целее, чем на плавбазе. Я не сомневался, что нас поведут
домой на буксире. На всякий случай попрощался с каютой, погасил свет.
Полнился наверх и увидел, как глубоко ушла корма в воду.
Раньше как-то не смотрел в ту сторону - головы было не поднять, а тут
- сердце екнуло.
Больные мои спрашивают: "Ну как там?" Я их успокаивал: "Нормально".
Подошел к Волкову, командиру электротехнической группы, поправил повязки,
тихо спросил: "Коля, как ты думаешь, продержимся?" Он мне так же тихо:
"Слишком быстро нарастает дифферент..." Я поднялся чуть повыше, вижу -
корма на глазах уходит в воду и нет никакой силы, чтобы удержать,
остановить ее гибельное погружение. Тут стали спускать плотики. Я к Коляде:
- Борис Григорьевич, больных надо в первую очередь.
- Да, конечно.
Я ждал, что плотик вот-вот появится по правому борту. А его все нет и
нет. Я перешел на левый борт. Капитан 3 ранга Манякин, комдив движения,
рванул за пусковой линь, раздался хлопок, и плотик стал надуваться. Его
мгновенно перевернуло. Все, кто стоял рядом, и Коляда, и Григорян, общими
усилиями пытались вернуть его в нормальное положение. Одной рукой держались
за леер ограждения рубки, другой рвали линь, когда волна подбрасывала плот.
Четыре попытки не удались, плот был слишком тяжел, пятая, самая сильная
волна и вовсе перекинула плот через надстройку на другой борт. Только тут я
заметил, что стою в воде, рубка быстро погружается, лодка становится почти
торчком. Крики. Шоковое состояние. Оторопь берет, когда посреди моря твердь
уходит из-под ног. Все ринулись вплавь. Неразбериха, толкотня. Ближайшая к
лодке сторона плота была тут же облеплена. Я плыл в фуфайке и чехле от
"канадки". Натыкался на кого-то, на меня натыкались, мешали друг другу.
Плавать умели почти все, кроме старшего мичмана Еленика (он пошел на дно
сразу, ни за кого не цепляясь, без криков о помощи), матросов Голоненко и
Михалева.
Отчетливо помню мысль: "Боже, какая нелепая смерть! Неужели и мне так
придется?!" Перед глазами встали мама, дети. "Что маме скажут? Где могила
сына?!" И тут все внутри поднялось, волна жизни такая накатила, откуда силы
взялись - вцепился рукой в леер плотика, а рядом Игорь Калинин
вскарабкался, влез сам и других стал втаскивать. Там на плоту собралось
человек тридцать, а то и больше. Я смотрел на них, как на счастливцев,
которым дарована жизнь... Во-первых, как врач знал, что в этой воде минут
через двадцать наступит холодовый шок и остановится сердце, во-вторых, силы
и без того уже меня покидали. На плот мне не забраться... Рядом мой бывший
пациент, обгоревший лейтенант Шостак, налегке, без одежды, залез на плот.
Прошу его:
- Саша, дай руку.
Он спустил ногу, в нее я и вцепился. Кто-то крикнул: