"Андрей Чернецов, Владимир Лещенко. Девичьи игрушки " - читать интересную книгу автораобижает. Даром что профессор и академик, а нужду молодых знает. Сам через
это прошел. Поддерживает своего помощника, чем может. Сходить к нему, что ли? Нет, совестно. Уже дважды за сей месяц наведывался к благодетелю. Но пять дней! Этак и с голодухи окочуриться можно. Гос-споди! Как же затылок-то ломит! Ударил бы кто кулаком, право. Прочистил мозги грешнику. Пять ден! Но потом рай-житье. Шутка ли - двадцать семь, а то и все тридцать рубликов! Год на год не припадало. Поначалу, двенадцать годков тому, когда в отцовский дом принесли клетку с ученым вороном, на его содержание было положено двадцать рублей в год. Так решил покойный граф Яков Вилимович Брюс, с которым поэт, будучи четырех лет от роду, случайно познакомился в церкви, где правил службу его батюшка. (Царствие небесное им обоим.) Но уже на следующий год прислано было двадцать с полтиной. Отец Семен еще удивился. Вот ведь как - жизнь вздорожала, и денег стало больше. Словно кто-то прикинул убыль. Так и пошло. Двадцать два, двадцать три с гривенником, двадцать четыре с четвертачком. А то снова двадцать три. Последние две выплаты, ровно с начала войны с пруссаками, были особенно щедрыми: двадцать семь и двадцать восемь рублев! - Кормилец ты мой! - умиленно взирал на Прохора поэт. Ворон скромно отмалчивался. Что есть, то есть. Но обычно в молчанку не играл, так и сыпля чеканными фразами. Все больше латинскими, к которым его приохотил еще приснопамятный отец Семен. Но особенно любила вражья птица распевать похабные песенки сочинения своего молодого и непутевого хозяина. Как-то поэт решил похвастаться питомцем самому профессору Ломоносову. Приволок клетку с Прохором в дом Михаилы Василича. Отобедали, чем Бог послал. Перешли в гостиную. - Нуте-с, - ласково прищурился на Прохора академик. - Чем порадуешь старика? - Федра, Августова отпущенника баснь "Волк и Ягненок"! - торжественно возгласил гость, протягивая руку к клетке. Прохор отрицательно покачал головой. - Никак, не желает латынских виршей сказывать? - подмигнул профессор дочери. Лизавета Михайловна тихонько прыснула, глядючи, как раздосадованный поэт выделывает коленца вокруг непокорного ворона. - Давай, ну, давай же! - шипел он. И даже пригрозил: - Котам скормлю! Такого несуразного поведения Прохор от хозяина не ожидал. Не заслужил, можно сказать. Посмотрел искоса на поэта желтым глазом. Набрал в грудь побольше воздуха. Да и выдал: О! Общая людей отр-рада, П...а, веселостей всех мать! Начало жизни и пр-рохлада, Тебя хочу я пр-рославлять! |
|
|