"А.П.Чехов. Барон" - читать интересную книгу автора

не знают своего места! Им следует за швейками бегать, а не на сцене играть!
Если бы у Гамлета было такое глупое лицо, то едва ли Шекспир написал бы
свою трагедию!
Когда ему надоело браниться, он начал учить рыжего актера.
Жестикулируя руками и лицом, читая и стуча кулаками о книжку, он
потребовал, чтобы актер следовал его советам. Ему нужно было спасти
Шекспира от поругания, а для Шекспира он на всё готов: хоть на сто тысяч
скандалов!
Беседуя с актерами, рыжий Гамлет был ужасен. Он ломался, как тот
"дюжий длинноволосый молодец" - актер, о котором сам Гамлет говорит:
"Такого актера я в состоянии бы высечь". Когда он начал декламировать,
барон не вынес. Задыхаясь и стуча лысиной по потолку будки, он положил
левую руку на грудь, а правой зажестикулировал. Старческий, надорванный
голос прервал рыжего актера и заставил его оглянуться на будку:

Распаленный гневом,
В крови, засохшей на его доспехах,
С огнем в очах, свирепый ищет Пирр
Отца Приама.

И, высунувшись наполовину из будки, барон кивнул головой первому
актеру и прибавил уже не декламирующим, а небрежным, потухшим голосом:
- Продолжай!
Первый актер продолжал, но не тотчас. Минуту он промедлил, и минуту в
театре царило глубокое молчание. Это молчание нарушил сам барон, когда,
потянувшись назад, стукнулся головой о край будки. Послышался смех.
- Браво, барабанщик! - крикнули из райка.
Думали, что прервал Гамлета не суфлер, а старый барабанщик, дремавший
в оркестре. Барабанщик шутовски раскланялся с райком, и весь театр
огласился смехом. Публика любит театральные недоразумения, и если бы вместо
пьес давали недоразумения, она платила бы вдвое больше.
Первый актер продолжал, и тишина была мало-помалу водворена.
Чудак же барон, услышавши смех, побагровел от стыда и схватил себя за
лысину, забыв, вероятно, что на ней уже нет тех волос, в которые влюблялись
когда-то красивые женщины. Теперь мало того, что над ним будет смеяться
весь город и все юмористические журналы, его еще выгонят из театра! Он
горел от стыда, злился на себя, а между тем все члены его дрожали от
восторга: он сейчас декламировал!
"Не твое дело, старая, заржавленная щеколда! -думал он. - Твое дело
быть только суфлером, если не хочешь, чтобы тебе дали по шее, как
последнему лакею. Но это возмутительно, однако! Рыжий мальчишка решительно
не хочет играть по-человечески! Разве это место так ведется?"
И, впившись глазами в актера, барон опять начал бормотать советы. Он
еще раз не вынес и еще раз заставил смеяться публику. Этот чудак был
слишком нервен. Когда актер, читая последний монолог второго действия,
сделал маленькую передышку, чтобы молча покачать головой, из будки опять
понесся голос, полный желчи, презрения, ненависти, но, увы! уже разбитый
временем и бессильный:

Кровавый сластолюбец! Лицемер!