"Антон Павлович Чехов. Цветы запоздалые" - читать интересную книгу автора

субъективно... Так и сыпит, шельма! Какой плебей? А коляска-то какая!
Посмотрите! Шик!
И все трое посмотрели в окно на коляску, в которую садилась
знаменитость в большой медвежьей шубе. Княгиня покраснела от зависти, а
Егорушка значительно подмигнул глазом и свистнул. Маруся не видела коляски.
Ей некогда было видеть ее: она рассматривала доктора, который произвел на
нее сильное впечатление. На кого не действует новизна?
А Топорков для Маруси был слишком нов...
Выпал первый снег, за ним второй, третий, и затянулась надолго зима со
своими трескучими морозами, сугробами и сосульками. Не люблю я зимы и не
верю тому, кто говорит, что любит ее. Холодно на улице, дымно в комнатах,
мокро в калошах. То суровая, как свекровь, то плаксивая, как старая дева, со
своими волшебными лунными ночами, тройками, охотой, концертами и балами,
зима надоедает очень быстро и слишком долго тянется для того, чтобы отравить
не одну бесприютную, чахоточную жизнь.
(*72) Жизнь в доме князей Приклонских потекла своим чередом. Егорушка и
Маруся совершенно уже выздоровели, и даже мать перестала считать их
больными. Обстоятельства, как и прежде, не думали поправляться. Дела
становились все хуже и хуже, денег становилось все меньше и меньше. Княгиня
заложила и перезаложила все свои драгоценности, фамильные и
благоприобретенные. Никифор по-прежнему болтал в лавочке, куда посылали его
брать в кредит разную мелочь, что господа должны ему триста рублей и не
думают платить. То же самое болтал и повар, которому, из сострадания,
подарил лавочник свои старые сапоги. Фуров стал еще настойчивее. Ни на какие
отсрочки он более не соглашался и говорил княгине дерзости, когда та умоляла
его подождать протестовать вексель. С легкой руки Фурова загалдели и другие
кредиторы. Каждое утро княгине приходилось принимать нотариусов, судебных
приставов и кредиторов. Затевался, кажется, конкурс по делам о
несостоятельности.
Подушка княгини по-прежнему не высыхала от слез. Днем княгиня
крепилась, ночью же давала полную свободу слезам и плакала всю ночь, вплоть
до утра. Не нужно было ходить далеко, чтобы отыскать причину для такого
плача. Причины были под самым носом: они резали глаза своею рельефностью и
яркостью. Бедность, ежеминутно оскорбляемое самолюбие, оскорбляемое... кем?
ничтожными людишками, разными Фуровыми, поварами, купчишками. Любимые вещи
шли в заклад, разлука с ними резала княгиню в самое сердце. Егорушка
по-прежнему вел беспорядочную жизнь, Маруся не была еще пристроена... Мало
ли причин для того, чтобы плакать? Будущее было туманно, но и сквозь туман
княгиня усматривала зловещие призраки. Плохая надежда была на это будущее.
На него не надеялись, а его боялись...
Денег становилось все меньше и меньше, а Егорушка кутил все больше и
больше, кутил он настойчиво, с ожесточением, как бы желая наверстать время,
утерянное во время болезни. Он пропивал все, что имел и чего не имел, свое и
чужое. В своем распутстве он был дерзок и нахален до чертиков. Занять денег
у первого встречного ему ничего не стоило. Садиться играть в карты, не имея
в кармане ни гроша, было у него обыкновением, а попить и пожрать на чужой
счет, прокатиться с шиком на чужом извозчике и не заплатить извозчику не
считалось грехом. Изменился он очень мало: прежде он сердился, когда над ним
смеялись, теперь же он только слегка конфузился, когда его выталкивали или
выводили.