"Джон Чивер. Монтральдо" - читать интересную книгу автора

и это действовало так гнетуще, что ночью я несколько раз вставал выпить
минеральной воды. В море гудел пароход, давая знать, что попал в туман.
Утро тоже оказалось туманное и душное. Пока я готовил кофе, Ассунта и
синьорина начали утреннюю перебранку. Ассунта по обыкновению завела свое:
"Свинья! Сука! Ведьма! Уличная грязь!" А усатая пожилая дама, выглядывая
из распахнутого окна, ответствовала ей: "Дорогая! Любимая! Да благословит
тебя бог! Спасибо тебе, спасибо". Я стоял в дверях, держа в руке чашечку с
кофе и от души желая, чтобы они выбрали для своих препирательств другое
время дня. Перепалка прекратилась, пока синьорина ходила вниз за хлебом и
вином. Затем все началось сначала: "Ведьма! Жаба! Жабища! Ведьмища!" - и
так далее. А пожилая дама ответствовала: "Сокровище мое! Свет очей моих!
Самая моя драгоценная! Свет моей жизни!" - и так далее. За этим
последовала настоящая драка - прямо война из-за куска хлеба. Я увидел, как
Ассунта больно ударила старушку ребром руки. Та рухнула на ступеньки и
застонала: "Ай! Ай!" Но даже стоны звучали у нее выспренне. Я бегом
пересек двор и подскочил к распростертой старой женщине. Ассунта
запричитала:
- Я не виновата! Я не виновата!
А старушке, видимо, было очень больно.
- Прошу вас, синьор, - сказала она, - прошу вас, приведите мне,
пожалуйста, священника!
Я подхватил ее на руки. Она была не тяжелее ребенка, и от одежды ее
пахло землей. Я поднялся с ней по ступенькам в комнату с высоким потолком,
где фестонами висела паутина, и опустил свою ношу на диван. Ассунта
следовала за мной по пятам, причитая:
- Я не виновата!
А я пошел отсчитывать сто двадцать семь ступенек вниз, в поселок.
В воздухе плыли клочья тумана, но ветер, дувший из Африки, был горячий,
как воздух в духовке. В доме у священника не оказалось никого, однако я
обнаружил его в церкви - он подметал пол. Я волновался - ждать мочи не
было, но чем больше я волновался, тем медленнее двигался священник.
Сначала ему надо было поставить метлу в чулан. Дверь чулана рассохлась и
не желала закрываться, и он потратил уйму времени, пытаясь ее закрыть.
Потеряв терпение, я вышел наружу и стал ждать его на паперти. Прошло
полчаса, прежде чем он собрался, а потом, вместо того чтобы двинуться к
вилле, мы пошли дальше в поселок искать служку. Наконец какой-то парень,
натягивая на ходу грязный кружевной стихарь, вышел к нам, и мы двинулись в
гору, к вилле. Священник через каждые десять ступенек садился отдыхать и
сидел так долго, что я успевал выкурить сигарету. Потом еще десять
ступенек - и снова отдых, и где-то на середине лестницы я уже начал
сомневаться, доберемся ли мы вообще до верха. Лицо священника из красного
стало багровым, прерывистое дыхание с шумом вылетало из его груди. Наконец
мы прибыли ко входу в виллу. Служка раскурил кадильницу, и мы вошли в
разваливающийся дом. Все окна были открыты. В воздухе чувствовался морской
туман. Старушка очень страдала, но голос ее, когда она заговорила, звучал
по-прежнему мягко - видимо, такая уж она была.
- Это ведь моя дочь, - сказала она. - Ассунта - это моя дочь, мое дитя.
Ассунта же закричала:
- Врунья! Врунья!
- Нет, нет, - сказала пожилая женщина, - ты мое дитя, мое единственное