"Джон Чивер. Бриллианты Кэботов" - читать интересную книгу автора

я провожу львиную долю времени. Плавать на боку - это не класс. Я как-то
видел такого пловца в бассейне и спросил, кто это; мне сказали -
дворецкий. Когда мой корабль пойдет ко дну, когда мой самолет совершит
вынужденную посадку в океане, я поплыву на спасательный плот кролем и
красиво погибну, меж тем как, поплыви я на боку, хоть это и не класс, я
жил бы вечно.
Мы переплыли через озеро, повалялись на солнышке - излияний не
последовало - и поплыли назад. Когда я подошел к домику, где мы жили,
Де-Варенн отозвал меня в сторону.
- Чтобы я больше тебя не видел с этим Уоллесом.
Я спросил почему. Он сказал:
- Уоллеса прижил на стороне Эймос Кэбот. Мать у него - гулящая. Они
живут в тех домах, в заречье.
Назавтра было жарко, солнечно, и Уоллес опять спросил, не охота ли мне
сплавать на ту сторону. Я сказал, само собой, давай, и мы поплыли. Когда
мы вернулись в лагерь, Де-Варенн не пожелал со мной разговаривать. Ночью с
северо-востока задул ветер, и три дня потом лил дождь. Де-Варенн, судя по
всему, простил меня, а я, если мне память не изменяет, больше не плавал с
Уоллесом на другой берег озера. Ну а карлик, как сообщила мне Мэгги, был
сыном миссис Кэбот от первого брака. Он работал на фабричке столового
серебра, но уходил на работу рано утром и не возвращался дотемна. Никто не
должен был знать, что он есть на свете. Случай был не совсем рядовой,
однако для того времени, о котором я пишу, не единичный. Сумасшедшую
сестрицу миссис Трамбул прятали на чердаке, а Дядюшку Писписа Пастилку -
эксгибициониста - нередко скрывали от глаз людских месяцами.
Был зимний день - зима, по сути, только еще начиналась. Миссис Кэбот
вымыла бриллианты и развесила на дворе сушиться. А сама поднялась к себе
вздремнуть. Она утверждала, что никогда не ложится в дневное время, и чем
крепче спала, тем неистовей отрицала это. Тут было не столько чудачество с
ее стороны, сколько привычка представлять действительное в искаженном
свете, столь распространенная в здешних палестинах. В четыре она
проснулась и пошла вниз за своими кольцами. Колец не было. Она кликнула
Джиневу, но никто не отозвался. Миссис Кэбот взяла грабли и принялась
прочесывать жухлую траву под бельевой веревкой. Ничего. Тогда она
позвонила в полицию.
Случилось это, как уже сказано, в зимний день, а зимы в наших краях
лютые. От стужи - а порой и от смерти - спасали дрова в камине да уголь в
больших печах, которые постоянно выходили из строя. Зимняя ночь таила в
себе угрозу, отчасти поэтому - под конец ноября и в декабре - мы с
особенным чувством следили, как на западе догорает закат. (В дневниках
моего отца, например, то и дело попадаются описания зимних сумерек,
продиктованные не пристрастием к полумраку, но сознанием, что ночь
способна принести с собою опасность и страдания.) Джинева уложила чемодан,
взяла бриллианты и на последнем поезде, который отходит в 4:37, укатила из
городка. Воображаю, что это были за умопомрачительные минуты! Бриллианты
сам бог велел украсть. Это были силки, расставленные без зазрения совести,
и Джинева лишь совершила неизбежное. Вечером она уехала на поезде в
Нью-Йорк, а через три дня на "Сераписе", пароходе Кунардской линии,
отплыла в Александрию. Из Александрии по Нилу добралась до Луксора, где за
два месяца успела перейти в магометанскую веру и сочетаться браком с