"Карел Чапек. Первая спасательная" - читать интересную книгу автора

погоди, когда ты прижмешь руки к груди и скажешь мне: "Станда, у меня есть
Адам; я никогда не нарушу своего слова, вы должны это понять! Уходите,
уходите, мы больше не увидимся, но никого в жизни я не любила так, как
тебя..."
Да, пусть будет, как есть, но Станду смущает, что все эти грустные и
возвышенные чувства он переживает до ужаса плотски. Он готов целовать или
кусать вещи, которых она коснулась; он думает о ее коленях, о руках, о
склоненной шее, Мария, Мария! А ночью - ночью он ложится лицом на голый
пол, там внизу спит Мария-теперь я ближе всего к тебе; кажется, я слышу
твое дыхание, может бьпь и ты слышишь мой шепот, это я опускаюсь на колени
у твоей постели, это я ощущаю твое тепло, чьи это зубы стучат - твои или
мои? Это я, Мария, слышишь, это я, если бы я посмел прижаться лицом к сгибу
вашего локтя, если бы вы выставили мне хоть мизинчик - на, укуси!.. Станда
сам ужасается своей любовной ярости. Ты что, дружище Станда, одержимый, что
ли, ты совсем обезумел!
Конечно, ничего этого не будет; и Станда пробует думать о госпоже
Хансен. Ну, скажем, о ногах госпожи Хансен; или о том, как облегают брюки
ее бедра, когда она бегает по саду... Нет, нет, нельзя; и Станда усилием
воли подавляет это воспоминание.
Шведка - нечто совсем другое, словно она и не женщина; на нее можно
только смотреть издали, и Станде как-то легко, свободно, и он испытывает
блаженство. Ну, а Мария - это скорее духовное тяготение, - думает Станда. -
Такая пугающая близость или что-то такое. Вероятно, это и есть любовь...
Вероятно, это и есть любовь. (То, что было раньше... та глупышка,
когда он был еще чертежником... какая же это была любовь? И не сравнить!)
Станда рассматривает новый волдырь на ладони, заработанный в нынешнюю
смену, и возвращается мыслями все к тому же, что было бы, если бы Мария
осталась внизу одна. Он бы непременно спустился к ней - какой-нибудь
предлог найти не трудно, - неуверенно думает Станда; и вдруг я сказал бы
ей: "Хотел бы я знать, что вас мучит?" Ее руки опустятся на колени.
"Зачем вам это знать?" - "Потому что я очень одинок, Мария. Если я не
могу, не смею с вами говорить, так хоть сочувствовать вам..." Внизу тишина,
только канарейка скачет и чирикает у Марии над головой, а может, Адама нет
дома?.. Станда высовывается из окна. Нет, торчит, как всегда, в садике,
присел на корточки, колупает пальцем землю у каких-то саженцев - и
ввалившихся глаз не поднимет, так погружен в свое кропотливое занятие или в
какие-то бесконечные скорбные мысли.
Вдруг он поднял голову, словно прислушиваясь. Нет, ничего. Станда уже
собирался вернуться к своим ладоням и думам, но тут Адам выпрямился и
настороженно уставился на дорогу. Там ничего не видно, только с протяжным
гудком мчится к "Кристине" машина. Вдруг Адама охватывает спешка, он
бросается в дом, выскакивает, па ходу напяливая пиджак, и бежит, даже не
захлопнув за собой калитки. Ту-ту! - по дороге проносится санитарная
машина, за ней - другая. Станда в тревоге вздрогнул. Что-то случилось! То
там, то здесь из домиков выбегают шахтеры и, затягивая ремень, вскакивают
на велосипеды, летят туда же - видимо, к "Кристин". Странно видеть улицу,
когда все спешат в одну сторону; женщины выбегают на крылечки, смотрят туда
же, вниз, где за деревьями видны трубы и копер шахты "Кристина". Что-то
случилось, чувствует Станда, удивляясь, как люди сразу об этом узнали и
мигом запрудили улицу.