"Карел Чапек. Гордубал" - читать интересную книгу автора

Глупо это выходит. Юра, Юрай? Ходишь по двору, глядишь по сторонам и не
знаешь, за что приняться. Капусту разводить? Не мужская это работа. Кормить
кур? Свиней? Это тоже бабье дело.
Дров ты уже напилил, наколол, забор починил, еще кое-что смастерил из
досок, а теперь бездельничаешь, как старый Кирилл, что трясет бородой там,
на дворе, у Михала Герпака. А соседки судачат - хорош хозяин, руки в карманы
да зевает во весь рот.
Гляди, пожалуй, челюсть вывихнешь!
Внизу, в лугах, Манья. Ну и что?, "Нельзя с конями разговаривать" - и
все. Торчи себе там один, на что мне твоя степь. Ишь ты, батрак, явился бог
весть откуда и учит еще: "Вы бы то-то и то-то сделали, хозяин". Не твое дело
мне указывать. Однако ж, ежели что из дерева сработать надо, я сделаю...
Раньше лес рубили, а теперь, говорят, и на дерево спросу нет. Лес на
корню гниет, а лесопилки стоят.
Господи, одно осталось - коров пасти! Не двух - люди бы засмеяли, - а
дюжину. Погнать бы их на Воловий Горб, да топор захватить - от медведей, И
никто не скажет - не разговаривай с коровами.
На скотину покрикивать надо.
Но Полана и слышать не хочет, - за корову, мол, мясник восемь сотенных
даст, да и то из одолжения.
Ну, что мясник, мясник! Выхаживать скотину и для себя можно. Но коли не
хочешь, ладно. А на лужки в равнине деньги тратить не стану!
Или запрячь коров в телегу - и в поле снопы возить. Шагаешь, шагаешь,
рука на ярме - пошевеливайся, эй-эй! Торопиться некуда - идешь в ногу с
коровами. Даже в Америке не научился Гордубал ходить иначе. Как нагрузишь
телегу снопами, колеса придержишь за спицы и чувствуешь, будто весь воз в
твоих руках. Тогда, слава богу, понятно, на что тебе руки даны. Вот это,
Полана, мужская работа.
Ах, смилуйся, боже, какое безделье, зря пропадают руки! Да какие руки -
крепкие, молодецкие, американские.
Тебе-то что, Полана, - у тебя все кипит, дела всегда хватает, тут -
куры, там - свиньи, еще в кладовку поспеть надо. А мужчине срам стоять у
забора!
Хоть бы сказал ты: "Юрай, сделай то и это". А ты носишься стрелой,
словом с тобой перекинуться не успеешь. Я мог бы тебе про Америку
рассказать.
Там, Полана, парню можно и подметать, и посуду мыть, и пол скрести, и
ему не стыдно. Хорошо живется бабам в Америке. Ты вот хмуришься, чуть я
возьму что-нибудь в руки, мол не годится это, люди смеяться будут. Ну что ж,
пускай смеются, дураки. Пойду в конюшню - лошадей накормить, напоить дуется
Штепан. Нельзя, видишь ли, с конями разговаривать. Он все знает! Ходит
злющий, того и гляди сожрет меня глазищами. С хозяйкой словом не обмолвится,
отвечает нехотя, знай глазами зыркает. Злится, лицо пожелтело от злости, сам
себя точит... И Полана его боится, говорит: "Сходи, Гафья, скажи Штепану,
чтобы сделал то-то и то-то, спроси Штепана о том о сем". Гафья не робеет.
"Дядя", - позовет, а он ее покачает на коленке. "Вот так, Гафья,
жеребенок скачет, так идет кобыла".
И запоет. А увидит кого, сразу будто в рот воды наберет, и спрячется в
конюшню.
Гордубал чешет затылок. Черт знает, почему меня боится Гафья. Одна