"Рэймонд Чэндлер. Высокое окно" - читать интересную книгу автора

на стене, гласящая "Управляющий - N 106". В конце коридора -
дверь, и за ней - четыре стоящих в ряд высоких мусорных бачка, над
которыми в солнечных лучах кружились рои мух.
Я поднялся по лестнице. Орало радио: продолжалась трансляция
бейсбольного матча, начало которой я слышал по телефону. Номер двести
четвертый был по правую сторону, а бейсбольный матч - налево через
площадку. Я постучал, ответа не дождался и постучал погромче. За моей
спиной искусный финт игрока вызвал мощную волну восторга болельщиков. Я
постучал в третий раз и, выглянув в окно на площадке, порылся в карманах
в поисках ключа, выданного мне Джорджем Ансоном Филлипсом. На стене дома
напротив - аккуратного, дышащего тишиной и покоем - зеленела тонкая
неброская неоновая надпись: "Похоронное бюро Пьетро Палермо".
Высокий человек в черном вышел из двери и прислонился к белой стене. Он
был очень красив. У него была смуглая кожа и великолепные серо-стального
цвета волосы, зачесанные назад. Он вынул из кармана нечто, похожее
издали на портсигар с бело-черной инкрустацией, лениво раскрыл его
длинными смуглыми пальцами и извлек оттуда сигарету с позолоченным
фильтром. Убрал портсигар и прикурил от зажигалки, также
инкрустированной черно-белым. Потом убрал ее, сложил на груди руки и
уставился прямо перед собой ничего не выражающими глазами. С кончика
сигареты мимо его лица тонкой струйкой поднимался дым; тонкой прямой
струйкой - как от потухшего бивачного огня на рассвете.
За моей спиной раздался очередной взрыв эмоций на стадионе. Я
перестал созерцать высокого итальянца, открыл ключом дверь номера двести
четыре и вошел внутрь.
В квадратной комнате, устланной коричневым ковром, мебели было очень
мало, и она как-то не располагала к приятному времяпрепровождению. На
стене напротив двери висело традиционное кривое зеркало, в котором я
выглядел как трусливый прелюбодей, крадущийся домой с веселой вечеринки.
Около мягкого кресла возвышалась груда старого дермантина в форме
дивана. На столе у окна стояла лампа с бумажным абажуром. По обеим
сторонам откидной кровати находились двери.
Одна из них вела в крохотную кухоньку с каменным умывальником,
трехкомфорочной газовой плитой и старым холодильником, который щелкнул и
забился в страшных судорогах, как только я открыл дверь. На столе были
остатки завтрака: темная жижа на дне чашки, подгорелая корочка хлеба,
крошки, желтые потеки растаявшего масла на краю блюдечка, грязный нож и
кофейник, пахнущий, как прелое сено в теплом сарае.
Я прошел мимо откидной кровати и открыл другую дверь. За ней был
небольшой коридорчик с нишей для одежды и встроенным туалетным столиком.
На нем лежала расческа и черная щетка с застрявшими в щетине несколькими
светлыми волосками, а также коробочка с тальком, маленький электрический
фонарик с треснувшим стеклом, стопка писчей бумаги, ручка и бутылка
чернил на промокашке; сигареты и спички на краю стеклянной пепельницы, в
которой лежало с полдюжины окурков.
В ящиках столика валялись носки, белье и носовые платки. На вешалке
висел темно-серый костюм - поношенный, но еще вполне приличный; под ним
на полу стояла пара довольно пыльных грубых башмаков.
Я толкнул дверь ванной. Она открылась всего на фут и уперлась во что-
то. Я поморщился и почувствовал, как у меня твердеют желваки на скулах.