"Александр Борисович Чаковский. Свет далекой звезды (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Выходит, ты знал, что этот парень удрал из-под стражи и
скрывается? - всё ещё плохо сознавая реальность происходящего, произнёс
Завьялов. - Ну, и что же сделал ты?
- А что я должен был, по-вашему, сделать? - чуть приподняв густые
брови, недоуменно переспросил Виктор.
- Как что? Вор, грабитель удрал из-под стражи. Ты об этом знал и...
- Доносить?! - неожиданно громко воскликнул Виктор.
- Позволь, позволь, - сказал Завьялов. - Что такое ты говоришь? Я
доносчиков сам презираю. Но разве сообщить в милицию, что ты видел
сбежавшего из-под стражи преступника, - это значит "доносить"?
- Во-первых, я не знаю, в какой мере Васька преступник. Я в его деле
не разбирался. Сам он, например, утверждает, что его в эту историю просто
впутали. Но дело не в этом. Я сейчас вас просто не понимаю, Владимир
Андреевич! К чему вы меня призываете? Мне доверился человек, а я пойду и
посажу его за решётку? И это будет честно? Вы так полагаете?
- Ты просто глупости какие-то говоришь, - возмутился Завьялов. -
Надо же различать...
- Не надо! - оборвал Виктор. - Это всё казуистика! Честность -
одна, при всех обстоятельствах! А вот когда их несколько, то начинается
всякая двойная бухгалтерия. Тогда появляются доносчики и всё такое прочее.
Мне образ жизни Васьки противен, сам он просто дурак. Но я не пойду в
милицию вовсе не из-за него. Из-за себя. Понимаете? Донос есть донос. Если
бы в тридцать седьмом году к вам прибежал ваш знакомый, которому удалось
удрать из заключения, вы бы его выдали, да? Его, допустим, расстреляли бы.
А теперь реабилитировали. Выходит, посадили его зазря, напрасно! Как бы вы
себя теперь чувствовали? Ну вот, а вы хотите, чтобы я сейчас в милицию
побежал...
- Что я от тебя хочу, Виктор, ты сейчас поймёшь, - сказал
Завьялов. - Но сначала... сначала поговорим о твоём примере. Ты напомнил
про тридцать седьмой год. Я не считаю себя ответственным за него. И не
потому, что мне тогда было только пятнадцать лет. Миллионы моих более
старших товарищей, которые в тридцать седьмом и позже не сажали невиновных
людей, а создавали могущество страны, тоже не виноваты в тех преступлениях.
Ты привёл пример. Придумал ситуацию. Что и говорить, трудное стечение
обстоятельств. И всё же я не уйду в кусты, отвечу тебе, что сделал бы в
подобном случае. В тридцать седьмом году в придуманной тобой ситуации я не
укрыл бы того человека. Да, сегодня мне было бы больно и стыдно за свой
поступок. Но тогда я бы его не укрыл. Почему? Потому что я верил Сталину.
Верил в его тысячекратно повторяемые слова о том, что внутри нашей страны
всё более обостряется классовая борьба. Не допускал и мысли, что могут
арестовать и осудить невиновного человека, - нет, не допускал! Нам,
рядовым людям, трудно было тогда разобраться, отделить беззакония от
справедливой борьбы со шпионами и диверсантами. Трудно не только потому,
что прикрывавший эти беззакония авторитет Сталина был очень высок, но и
потому, что ни тридцать седьмой, ни последующие годы не были только
историей беззаконий. В те годы совершались великие, благородные дела. Люди
вкладывали в эти дела свою молодость, свою силу, свою жизнь. Может быть,
теперь ты поймёшь, почему в тридцать седьмом году я не укрыл бы человека, о
котором ты говорил. Я не мог бы себе тогда представить, что меч
пролетарской диктатуры покарал невиновного. Я не знал, не допускал и мысли