"Александр Борисович Чаковский. Свет далекой звезды (Повесть) " - читать интересную книгу автора - Выходит, ты знал, что этот парень удрал из-под стражи и
скрывается? - всё ещё плохо сознавая реальность происходящего, произнёс Завьялов. - Ну, и что же сделал ты? - А что я должен был, по-вашему, сделать? - чуть приподняв густые брови, недоуменно переспросил Виктор. - Как что? Вор, грабитель удрал из-под стражи. Ты об этом знал и... - Доносить?! - неожиданно громко воскликнул Виктор. - Позволь, позволь, - сказал Завьялов. - Что такое ты говоришь? Я доносчиков сам презираю. Но разве сообщить в милицию, что ты видел сбежавшего из-под стражи преступника, - это значит "доносить"? - Во-первых, я не знаю, в какой мере Васька преступник. Я в его деле не разбирался. Сам он, например, утверждает, что его в эту историю просто впутали. Но дело не в этом. Я сейчас вас просто не понимаю, Владимир Андреевич! К чему вы меня призываете? Мне доверился человек, а я пойду и посажу его за решётку? И это будет честно? Вы так полагаете? - Ты просто глупости какие-то говоришь, - возмутился Завьялов. - Надо же различать... - Не надо! - оборвал Виктор. - Это всё казуистика! Честность - одна, при всех обстоятельствах! А вот когда их несколько, то начинается всякая двойная бухгалтерия. Тогда появляются доносчики и всё такое прочее. Мне образ жизни Васьки противен, сам он просто дурак. Но я не пойду в милицию вовсе не из-за него. Из-за себя. Понимаете? Донос есть донос. Если бы в тридцать седьмом году к вам прибежал ваш знакомый, которому удалось удрать из заключения, вы бы его выдали, да? Его, допустим, расстреляли бы. А теперь реабилитировали. Выходит, посадили его зазря, напрасно! Как бы вы побежал... - Что я от тебя хочу, Виктор, ты сейчас поймёшь, - сказал Завьялов. - Но сначала... сначала поговорим о твоём примере. Ты напомнил про тридцать седьмой год. Я не считаю себя ответственным за него. И не потому, что мне тогда было только пятнадцать лет. Миллионы моих более старших товарищей, которые в тридцать седьмом и позже не сажали невиновных людей, а создавали могущество страны, тоже не виноваты в тех преступлениях. Ты привёл пример. Придумал ситуацию. Что и говорить, трудное стечение обстоятельств. И всё же я не уйду в кусты, отвечу тебе, что сделал бы в подобном случае. В тридцать седьмом году в придуманной тобой ситуации я не укрыл бы того человека. Да, сегодня мне было бы больно и стыдно за свой поступок. Но тогда я бы его не укрыл. Почему? Потому что я верил Сталину. Верил в его тысячекратно повторяемые слова о том, что внутри нашей страны всё более обостряется классовая борьба. Не допускал и мысли, что могут арестовать и осудить невиновного человека, - нет, не допускал! Нам, рядовым людям, трудно было тогда разобраться, отделить беззакония от справедливой борьбы со шпионами и диверсантами. Трудно не только потому, что прикрывавший эти беззакония авторитет Сталина был очень высок, но и потому, что ни тридцать седьмой, ни последующие годы не были только историей беззаконий. В те годы совершались великие, благородные дела. Люди вкладывали в эти дела свою молодость, свою силу, свою жизнь. Может быть, теперь ты поймёшь, почему в тридцать седьмом году я не укрыл бы человека, о котором ты говорил. Я не мог бы себе тогда представить, что меч пролетарской диктатуры покарал невиновного. Я не знал, не допускал и мысли |
|
|