"Вадим Черновецкий. Лолиты " - читать интересную книгу автора

Я четыре года занимался литературой, любил искусство. Люди считали меня
гуманистом. В любви я искал содержательности и ненавидел пустоту. Друзей
себе подбирал только интеллигентных, с которыми есть о чем поговорить. Я
работал в небольших литературных журналах, писал прозу и статьи, давал
рецензии и советы, редактировал, участвовал в творческих встречах и вечерах.
Я был студентом престижного московского вуза, дорожил своей репутацией
и удачно начинавшейся жизнью. Зарабатывал я пока частным преподаванием
иностранных языков.
Так это выглядело извне, снаружи. А внутри... внутри я сидел с Лешей,
своим 14-летним учеником, у него дома, и сгорал от неимоверной, животной
похоти, от необоримого желания наброситься на его крепкое обнаженное тело,
повалить его на кровать или даже на пол и растерзать прямо здесь и сейчас,
утопить в своем семени, жестоко и яростно отомстить ему за его глупость и
красоту.
Как же так получилось? По дороге домой я стал вспоминать.


2

Свое первое эротическое переживание помню я очень хорошо. Было мне,
наверно, лет пять. Я стоял в туалете своей квартиры лицом к белой двери. Я
вытирал руки махровым полотенцем. Был поздний вечер. Ночь, густая и вязкая,
клубилась за окном, проникала сквозь щели в дверях, в окнах, вползала в дом,
в комнату, в ванну, в мои глаза, в мое сердце... Она была вроде бы здесь и
сейчас - но для меня она была всюду и всегда, она была единственной и вечной
реальностью, она была миром. Я дрожал в ней от страха и холода, от ужаса
одиночества и пустоты - и я восхищался ее мощью, ее подлинностью и тайной. Я
жил в ней; я ей был.
Я только что почистил зубы и умылся и теперь вытирал лицо и руки. Я
закрыл глаза, и мне сам собой - это очень важно, сам собой! - представился
вдруг виденный сегодня днем образ мальчика из нашей группы детского сада.
Воспитательница, хихикая над чем-то своим, небрежно и как-то размашисто
клала на него сверху одеяло, принесенное из кладовки. Я ясно видел, что он
лежал на раскладушке почти голый - в одних трусиках.
Трудно описать чувство, которое вызвала во мне эта
картина-воспоминание. Это было какое-то странное удивление и неведомое мне
до тех пор сладостное томление. Хотел ли я обнять его, гладить его живот,
грудь, обнимать за талию, скрести ногтями его пупок? Может, и хотел, но я
был настолько робок и скован в своей фантазии, что даже и не помышлял об
этом. Я хотел только одного - чтобы он опять пришел в своей легкой и
открытой маечке, из которой призывно выглядывали его темно-розовые
восхитительные сосочки, съежившиеся от холода и прекрасного самовозбуждения
от обнажения. Я обожал их волшебные кончики - крошечные, чуть острые шарики,
смотревшие на меня, как зрачки. Любил я и пупырышки с волосками, окружавшими
его соски по краям. Наверно, я хотел тереться об них, возможно, даже кусать
их, но, повторяю, тогда я и помыслить об этом не смел. Я молил только об
одном - чтобы он опять пришел в этой маечке, а потом опять вот так же лежал
бы на белой холодной раскладушке, голый и красивый среди одетых и средних,
лежащий на своей простыне, как изысканное блюдо на пиршестве плотоядных
гурманов.