"Вадим Черновецкий. Лолиты " - читать интересную книгу автора

Лишь теперь, много лет спустя, я подумал, что это стало в некотором
роде зеркальным отражением моих собственных стремлений. Я, да, я был для
этого грязного и уродливого мужичонки воплощением Красоты, юности, свежести,
силы и проч. и проч. С той только разницей, что я, как и он, тоже был одет.
Однако он проявил надо мной власть: я не знал его, не видел его, не мог ему
ничего сделать. Он же залез мне в то место, которое, по всей видимости,
возбуждало его так же, как меня возбуждают живот и грудь - что у мальчиков,
что у девушек. Он, вероятно, насладился мной. Я стал объектом его
мастурбаций.
Хотя, возможно, нечто подобное я почувствовал уже и тогда. Боже мой,
смутно думалось мне, неужели воплощение всех моих фантазий было бы для моих
миленьких животных так же омерзительно, как для меня - его наглая попытка?!
Да, но я же ведь не уродлив - в отличие от него... Кстати, с чего это я
вдруг решил, что он был уродлив? Может быть, мне подсознательно этого
хотелось? Может быть, я тоже хотел стать прекрасным и сильным телом, над
которым проявляет власть нечто хилое и уродливое?
Да, я хотел этого; и отчасти это сбылось. К моим старым фантазиям
прибавились новые - противоположные. Я увлеченно и страстно стал разыгрывать
их в реальной жизни. Я стал - в своих собственных глазах - эксгибиционистом.
Я всегда хорошо относился к спорту, к спортивным играм, был гибким,
подвижным и для своей комплекции сильным. Но теперь я начал ходить на
спортплощадку. Я подтягивался, отжимался на брусьях, забирался по высокому
столбу на горизонтальную лестницу - до сих пор не знаю, как она правильно
называется. Может, змейка? Когда мне становилось жарко, я снимал с себя
куртку, свитер, если было холодное время года... рубашку... Я мог остаться в
одной футболке. Для меня она была тем же, чем были для других мальчиков и
подростков трусы... или, может быть, бюстгальтер для девушки, когда кофточка
уже снята... Да, меня возбуждало свое тело, я был в том возрасте, в котором
мальчики возбуждают меня и сейчас. И я снял с себя футболку.
О, я до сих пор помню те холодные и сырые осенние вечера! Солнце
пряталось за темную, мрачную громаду дворца культуры, посылая из-за нее
последние отчаянные лучи, последние остатки света в этом чернеющем мире.
Казалось, надвигается какая-то вселенская катастрофа, а всего-то лишь
наступали сумерки.
Окна соседнего дома горели как-то воспаленно, разноцветно, лихорадочно
и прекрасно.
На спортплощадке было пусто, но мимо нее время от времени проходили
люди, которые могли меня видеть. Одетые, слабые, не занимающиеся спортом, а
некоторые даже старые и уродливые, они имели надо мной огромную власть уже
только потому, что видели меня - юного, разгоряченного, смугловатого,
мускулистого, напряженного и - так неестественно, так нарочито обнаженного
среди такого собачьего холода! Я отдавался им, каждому из них по отдельности
и всем вместе. Больше того, я отдавался всему миру! Не только тем, кто шел,
не только тем, кто смотрел, но и тем, кто мог пройти, кто мог посмотреть!
Это было страшно - страшно и возбуждающе. Вот я выжимаю на турнике
последние разы, брюки чуть-чуть сползают с моего тонкого и стройного тела,
обнажаются бедра - и любой, любой может их увидеть! Любой, кто подойдет
поближе, может увидеть мою поросль, идущую вниз от пупка. Я никогда не
забуду минут - нет, часов, проведенных там. Я чувствовал себя девушкой,
идущей в открытом топике по людному месту. А иногда, летом, в жару, я видел